Так начинался "Аквариум" - [4]

Пошёл вниз, в сторону воды.

Вот и дорога, явно ведущая к заливу.

Не широкая дорога, не шоссейная, а скорее просёлочная.

Или похожая на просёлочную.

Вот и пансионат «Дюны».

Вот и сам залив.

Джордж пошёл вдоль берега залива, вдоль берега мелкого и такого Финского залива. Вокруг купались, загорали, по-летнему резвились совершенно разной масти люди. И такие, и сякие. Джордж никого из них не знал. Никто из них тоже не знал Джорджа, но ни для кого – ни для Джорджа, ни для купающихся, загорающих, резвящихся и разномастных людей это не стало проблемой. Было, кстати, тепло, не очень жарко, не дико и страшно жарко, не охуительно жарко, но тепло, в самом деле тепло, эдак вот ласково и по-летнему тепло. Это было лето, именно лето, о котором Майк Науменко в своё время пел, что оно сведёт его со света..

Джордж продолжал идти вдоль берега.

Всё было как-то естественно.

Как нередко бывает в молодости.

Наверное, так бывает только в молодости.

Некоторые нюансы и детали окружающего воспринимались Джорджем просто и естественно. Сами собой. Поэтому он в эти нюансы, и уж тем более, и в детали, не пытался вдумываться. Что-то, впрочем, запомнилось само собой. Что-то совсем не запомнилось. Например, много лет спустя, Джордж честно пытался понять, видел ли он в то время, когда шёл вдоль берега Финского залива, дальние полоски фортов и блестящую точечку Кронштатдского храма.. Нет, вроде бы нет. Не запомнились ему и люди, находившиеся неподалёку. Правда, они ему совершенно были незнакомы, поэтому – отчего бы – зачем – почему – чего ради, – спрашивается, он должен был их запоминать?

Они разве родственники ему?

Друзья?

Коллеги по какой-нибудь работе?

Собутыльники из рок-клуба?

Тусовщики из Сайгона?

Он разве учился вместе с ними?

Лежал в больнице в одной палате?

Стоял в очереди в продуктовый магазин в начале девяностых?

Ехал с ними в поезде из Питера в Хельсинки или из Хельсинки в Питер? (Джордж нечасто уезжал за границу, но в Финляндии почему-то был три раза).

Летел вместе с ними на самолете в Варшаву?

Нет, разумеется, нет. Но следует признать – для более точного и ёмкого понимания того, о чём рассказывал Джордж, – что по берегу Финского залива он шёл примерно в 1974 году, тогда как и рок-клуб, и поездки в страну Суоми, и в Варшаву, и обратно, и отстаивание в разных очередях, и преотвратное вылёживание в больницах, и тусовка в Сайгоне – все эти восхитительные, чудесные, загадочные, не очень понятные, а иногда и не очень желательные, но такие разные жизненные вибрации начались гораздо позже. Потому-то Джордж и не запомнил детишек, купающихся в заливе Финском в тот сюрреально-далёкий день вместе со своими бабушками. Бабушек он также не запомнил. Только одну их них, высокую и стройную, с ласковым, но металлическим лицом, в кривых солнцезащитных очках, в тёмно-жёлтой футболке с надписью «The Cristie N», которая с элегантно-назависимым видом курила неподалеку – а может, она и не была бабушкой? – от дремлющей и тёмной воды залива гадкие болгарские сигареты «Оpal».

Всё же остальное….

Да и нечего больше было тогда запоминать. Зато он никогда не забудет, и рассказывал об этом уже неоднократно, раз триста сорок, что после того, как он перешёл через русло одного из рукавов Сестры на другой берег, то почти сразу же увидел пару иностранцев-немцев (он слышал, как они смеялись и разговаривали именно по-немецки!), которые обнявшись, пошли в сторону ближайших кустов.

Дальше, дальше, вперед. Потом немного свернул в сторону. Вновь увидел метрах в пятнадцати перед собой немецкую пару. Они целовались. Медленно, жадно. О, чмок me baby. Джордж снова развернулся. Вперед, вперед. Вбок, наверх. …

ВОКРУГ ПОМОЙИ

В сторону.

Что ж, всем нам и каждому из нас приходится иногда немного сворачивать в сторону. Даже если нам и не хочется. Но зато потом мы обретаем возможность получить шанс заглянуть в глаза ветру вчерашнего дня.

Ещё Джордж рассказывал мне, что они с Борисом однажды катались на катке во дворе их дома на Алтайской улице. Или, вернее, пытались кататься. Но быть может, Джордж в тот день один пытался научиться кататься на коньках, а Бориса тогда там и не было? Тоже возможный вариант. Надобно заметить, что Бориса до определённого времени одного гулять не пускали, с ним всегда на улице была бабушка, Екатерина Васильевна. Чудесный, светлый человек. Весёлая. Необычайно тёплая, душевная. Битловские песни любила слушать. Боб всегда был далёк от какого бы то ни было спорта. Джордж, например, (вернее ещё не Джордж, а Толя) неплохо бегал спринтерские дистанции вроде стометровки, любил играть в футбол, и во время футбольных баталий был обычно защитником. Или полузащитником атакующего плана. Борис же на футбольной площадке никогда замечен не был. Да и вблизи неё тоже. Нельзя сказать, что он когда-нибудь от этого сильно страдал.

Когда Джордж ехал на электричке из Ушково в Сестрорецк, в гости к Бобу, то чтобы не скучать в электричке, он читал Джозефа Конрада. Когда едешь между Белоостровом и Курортом, обращаешь внимание на огромные пустынные просторы, в голову поневоле – так прежде считал Джордж, да и теперь он думает точно также – приходят нездешние мысли о каких-то там прериях. А ведь на самом-то деле Джордж никогда никаких прерий не видел. Едва он увидит их когда-нибудь. На дальних окраинах белоостровских прерий иногда видны высокие кирпичные дома. Сестрорецкие. Джордж всё время отвлекался от книги Джозефа Конрада и посматривал в окно. На пустыри – на поля – на прерии – на лже-прерии, на окраинах которых стояли сестрорецкие дома.