Так ли плохи сегодняшние времена? - [14]

— Что это вы так помрачнели, сэр? — спрашиваю я. — Неужто вид мистера Вильямса так вас расстроил? Будь я на вашем месте, никогда не женилась бы на женщине, о которой я столь дурного мнения, что любой ее взгляд в сторону другого мужчины повергает в уныние.

— Дорогая моя, — отвечает он, — ты жестоко меня оскорбляешь! У меня такого и в мыслях не было, да и быть не могло, если вспомнить, какие мы дали друг другу обеты. Просто у меня есть причины злиться на этого пастора, семью которого моя семья вытащила из грязи, да и от меня он получил десятка с два разных милостей. Мало ему охоты во всех прочих местах, где я даю на это позволение, так он имел наглость затравить нескольких зайцев, которых я очень хотел сохранить в этой рощице! Этак он наладится торговать ими. Смотри, дорогая, у него уже три зайца за седлом — и четвертый в руке!

— Фу! — говорю я. — Да провались к чертям все зайцы в королевстве! (За «чертей» пастор потом сделал мне выговор, хоть я и употребила это слово в его защиту.) Такой шум из-за ничтожной мелкой твари, от которого пользы куда меньше, чем от кошки! Нет, вы меня не убедите, что человек с вашими способностями может из-за такого пустяка повздорить со священником. Нет, заяц, из-за которого пострадает пастор Вильямс, это я, а причина — ваша ревность[37]. Женись вы на леди одной с вами породы, она могла бы иметь хоть дюжину любовников, но вы женились на служанке. Ревнуете, стоит ей взглянуть (тут я начала всхлипывать) на какого-нибудь несча-а-а-астного па-а-а-стора… — И я разразилась слезами.

— Дорогая моя, — отвечает он, — ради всего святого, осуши слезы! Не хочу, чтобы он видел, что ты плачешь — пожалуй, подумает, что это из-за меня! Я уже доказывал тебе, что не ревную тебя к этому священнику, и сейчас дам новое доказательство: сам поеду верхом, а Вильямс пусть садится к тебе в экипаж.

Можете не сомневаться, такое решение чрезвычайно меня порадовало, но я не подала виду и притворилась, что вовсе этим не довольна, добавив, что не одобряю его порывистого темперамента и поспешных решений — все для того, чтобы окончательно очистить себя от подозрения.

Вскоре он подъехал к мистеру Вильямсу; тот, завидев наш экипаж, хотел было ускакать прочь, но был остановлен нашим верховым, которого муж послал ему наперерез. Когда мы съехались, муж очень любезно спросил у пастора, как тот поживает, и добавил: — Надеюсь, вы славно поохотились нынче утром. — Тот отвечал:

— Умеренно, сэр: тех трех зайцев за седлом я нашел мертвыми в канаве (тут он мне подмигнул). Какой-то мор напал на них, очень жаль.

— Что ж, — говорит мистер Буби, — если хотите, мистер Вильямс, можете сесть в экипаж и прокатиться с моей женой. А я проедусь верхом: погода нынче чудная, и потом, не к лицу мне восседать в карете, когда священник скачет в седле.

С этими словами мистер Буби вышел из кареты, а мистер Вильямс тут же в нее сел, сказав моему мужу: он, мол, очень рад видеть в нем такие перемены к лучшему, и если мистер Буби и впредь будет проявлять такое же уважение к духовенству, то может надеяться на обильные благословения свыше.

Теперь-то прогулка стала для меня куда приятнее! У мистера Вильямса есть лишь один недостаток — от него вечно разит табаком, но сейчас я никакого запаха не чувствовала. Он объяснил, что два дня назад наложил на себя, покаяния ради, обет не курить табак, пока не поцелует меня в губы.

— Я освобожу вас от этого обета, — сказала я и, приметив, что муж смотрит в другую сторону, подарила ему поцелуй.

Затем он забросал меня вопросами о брачной ночи. Вопросы эти заставили меня покраснеть; клянусь, не думала, что ему это интересно.

Далее он завел со мной очень ученую беседу и сказал, что плоть и дух — совсем разные вещи, никакого отношения друг к другу они не имеют. И все субстанции нематериальные (так он это назвал), как то: любовь, страсть и прочее в этом роде руководятся и направляются духом; а богатые особняки, поместья, экипажи и различные изысканные развлечения принадлежат плоти.

— Итак, — продолжал он, — у тебя, моя милая, двое мужей: один — предмет твоей любви, данный тебе для удовлетворения страсти; другой — предмет необходимости, обеспечивающий тебя всем потребным для роскошной и привольной жизни. (Я точно запомнила каждое слово, потому что по моей просьбе он повторил все это три раза: он такой добрый, всегда готов повторить, когда я прошу!) А поскольку дух следует предпочитать плоти, то и меня ты обязана предпочитать другому своему мужу, тем более что и по времени я ему предшествую. Все это я говорю тебе, милая, — прибавил он, — для того, чтобы успокоить твою совесть.

— Плевать на совесть! — отвечала я. — Когда мы снова встретимся в саду?

Но тут к карете подъехал муж — видеть его не могу! — и спросил, как мы.

— Отменно, всегда к вашим услугам, — ответил мистер Вильямс.

Затем они заговорили о погоде и о всяком разном. О, как я желала, чтобы он снова отъехал подальше! Но напрасно, так и не удалось мне более ни словечком перемолвиться с мистером Вильямсом наедине.

За обедом мистер Буби был с мистером Вильямсом очень любезен, сказал, что сожалеет обо всем происшедшем и постарается загладить свою вину, если это в его силах, и с этими словами вручил ему банкноту в пятьдесят фунтов. Мистер Вильямс, сама доброта, принял деньги, несмотря на все прошедшее, и сказал: он надеется, что Бог простит мистера Буби, а сам он будет молиться за него.