Так это было - [2]

Один из отличительных признаков нашей эпохи — это, конечно, ускорение исторического и технического процессов в ущерб культуре и, как следствие, — изобилие обобщающих слов и выражений, не дающих должного представления о том или ином событии. Иначе говоря, сжатость технических расчетов и выражений, присущая бездушному компьютеру и необходимая для специалистов, перенесена в прессу и литературу. Даже не говоря о замене качества количеством, подобный сдвиг равносилен платежу банковским чеком или рассуждению о красоте цветов химическими формулами. Он заключает нормальную жизнь в армейский регламент, по которому интендантство всегда движется за основными колоннами войск.

В данном случае судьба обошлась со мною довольно милостиво. Часть моей жизни прошла среди тружеников земли, на которых советская власть обрушилась с первых же дней своего существования, особенно при Сталине. Как говорит пословица: «Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать». Мне довелось быть свидетелем того, о чем говорят в наши дни, приводя лишь статистические данные и сжатые обобщения.

Как началась трагедия российского крестьянства? Откуда свалилось на него такое лихо?..

Нисколько не умаляя значительности роли Ленина в истории (хотя успех этого объясняется не гениальностью «полководца», а слабостью атакованной им крепости), нужно заметить, что он походил, как две капли воды, на одного из персонажей Достоевского: «…он придумает историю и верит в неё».

Ленин, например, придумал, что «У пролетариата нет отечества…» В результате такой выдумки, превращенной в догму, польский пролетариат в двадцатом году не должен был сопротивляться наступавшей Красной армии. А он, пролетариат, сопротивлялся. Потому что пролетарии любой страны — это, прежде всего, поляки, немцы, итальянцы или люди любой другой национальности. Им наплевать на то, что о них думает какой-то Ленин.

Точно такой же упрощенно-обоснованной идеей являлась ленинская теория по крестьянскому вопросу.

В деревне бедность?.. Кто виноват?.. Кулаки, конечно! Это они захватили лучшие и большие участки земли и угнетают бедноту!.. Это они… Значит следует уничтожить кулачество, как класс!.. Коротко и ясно.

Дальнейшие события лишь подтвердили предание о семи библейских коровах, которые вышли из моря, все сожрали на побережье, но сами от этого не поправились.

Конечно, во время гражданской войны было немало бессмысленно загублено жизней по обе стороны баррикад. Как это там у Шолохова?

«…А вот вчера пришлось в числе девяти расстреливать трех казаков… тружеников… Одного начал развязывать… — Голос Бунчука становился глуше, невнятней, словно отходил он все дальше и дальше: — тронул его руку, а она, как подошва… черствая… Проросла сплошными мозолями… Черная ладонь порепалась… Вся в ссадинах… в буграх…»

Много было такого и еще более ужасного…

Как азартный игрок, Ленин уже вошел в транс. Он видел на горизонте мираж, именуемый светлым будущим, когда «все небо будет покрыто алмазами» и добродетель, наконец, восторжествует. Заколдованные химерой, Ленин и его подручные бросали к ногам Бунчуков все новые и новые жертвы, запугивая тем самым непослушных и одновременно спаивая преступлением все увеличивающуюся когорту палачей.

Но те жертвы можно было как-то объяснить. То был «беспощадный русский бунт» с жестокостью, унаследованной разве от монголов. Огромная страна, вековое расширение которой напоминало до некоторой степени строительство Вавилонской башни, в ущерб культуре, мстила теперь устроителям централизованного государства.

«Товарищ Ленин, — заметила во время одной из бесед Клара Цеткин вождю пролетариата, — не следует так горько жаловаться на безграмотность. В некотором отношении она вам облегчила дело революции… Ваша пропаганда и агитация бросает семена на девственную почву».

Конечно, не только «девственная почва», сиречь — темнота, невежество и политическая безграмотность народа позволили большевикам прийти к власти. Были и другие причины.

Как говорится, «Я уже теперь не тот, что прежде…» Положение бесправного иностранца позволило мне на протяжении многих лет испытать на себе все «прелести» капитализма. Имею основание думать, что в царской России, если сделать скидку на шестидесятилетнюю давность, он был нисколько не лучшим, и понимаю, что большинство людей в подходящий момент берутся за оружие не от того, что они начитались Маркса или Ленина. За спиной каждой революции стоит нужда, попирание прав человека более сильными, унижения, постоянный страх остаться за бортом жизни и другие невзгоды, какими бы причинами они ни объяснялись.

Когда гнев, накопившийся годами, десятилетиями, помноженный на невежество, переливается через край — он, как вода, прорвавшая плотину, мощным потоком обрушивается на все, что стоит на пути, и неистовствует, не заботясь о том, что будет после.

Подобные мысли пришли ко мне позднее.

Весною же сорок второго года наш полк, по стратегическим соображениям, высадился из эшелонов на станции Бабарыхино, километрах в ста от фронта. Мы шли, главным образом, ночами, к отведенному для нас участку по территории на стыке двух областей. Более десятка деревень, однообразно бедных, с запущенными дворами лежало на нашем пути. В кирпичных, нештукатуренных домах было грязно, убогость во всем бросалась в глаза.