Так было. Бертильон 166 - [107]

И еще вмешательство американцев. Нет, не может быть на Кубе хорошего правительства, то есть правительства, которое избавит страну от ее извечных проблем: безработицы, безземелья крестьян, власти монополий, зависимости от доллара, от сахарной монокультуры. А земля и монополии принадлежат американцам! Это они сделали Батисту Батистой. Прогулки верхом, улыбки… Кончилось все это диктатурой. И лишь потому, что Гитерас снизил плату за электричество, установил для рабочих крупных компаний восьмичасовой рабочий день, хотел управлять как следует… И самолеты Батисты, отбомбив лагеря повстанцев в Сьерре, приземляются теперь на военно-морской базе американцев, чтобы тотчас подняться с новым грузом бомб. Оружие Батисты — американское. А это значит, что еще неизвестно, каким будет правительство, которое создаст новая революция.

Он должен жить ради сына. Впрочем, он немного кривит душой, просто боится. Да. Сыновей надо воспитывать, выводить на широкую дорогу. А если Батиста его убьет? Кого ты станешь воспитывать? И вообще, что он сделал для сына? Заработок у него небольшой. Мальчику пришлось поступить в магазин Гарсона, а заниматься вечерами. Какое уж тут воспитание, если ты не мог дать ему самого необходимого. Говоришь, что из-за сына отошел от революции? Нет, это не так. Но все же ты добился от хозяина, чтобы он дважды в неделю отпускал мальчика для учебы. Конечно, этого мало, но мальчик должен учиться. Ты живешь ради сына. И не можешь отдать его палачам Батисты. А вдруг и эта революция послужит на пользу лишь богачам? Интересно, послушает ли его Карлос?

Молодежи свойственно мечтать. Сын будет продолжать борьбу, что бы ты ему ни сказал. Он будет бороться до самой смерти.

«Но если его убьют, пусть убьют и меня. Тогда я буду мстить за него, только за него и ни за кого больше!»

— Если его убьют?..

Он спохватился, что сказал это вслух, затянулся, но сигара погасла. Он швырнул окурок за кресло и тыльной стороной ладони вытер потный лоб. Взрыв бомбы, громкий крик за окном заставили его вздрогнуть. Он встал и растерянно шагнул к входной двери.

— Ты слышал, Гильермо? Слышал? — донесся из кухни встревоженный голос жены.

Он снова сел. Вынул из кармана новую сигару и зажег спичку.

Жена вошла в столовую, дрожа от испуга.

— Ты слышал? Бомба!

Спичка жгла ему пальцы, но он не торопясь прикуривал.

— Да. Это бомба.

— А Карлос на улице, — сказала она со слезами в голосе.

— Ну и что? — спокойно спросил он, помолчал, затягиваясь, и закончил: — Ну и что? Ты же знаешь, что Карлос не вмешивается в эти дела.

Потом вынул сигару изо рта и сильно дунул на спичку.

Как ни бился Кико, ему не удавалось убедить тещу перейти жить к нему.

— Не будет же она спать со мной в одной постели, — говорила Лола. — На что я ей там нужна?

— Но вы знаете, какая она своевольная. Ради бога, Лола, идемте со мной! Если она увидит, что я пришел без вас…

Она повернула свое землисто-бледное лицо и взглянула ему в глаза.

— Может быть, это ты боишься?

— Нет, сеньора, ей-богу, нет! Дело в том…

— Я тебе уже сказала, что не пойду, — перебила его теща. — Ни за что на свете. Чтобы я вышла ночью на улицу? И речи не может быть! Тем более из-за ее блажи. Ты что, совсем с ума сошел? Завтра днем приду, но не теперь.

— Но ведь еще нет и восьми!

— Да хоть бы и семи не было. Уже темно. А в темноту никто не вытолкнет меня из дому. Разве что умрет кто-нибудь, упаси господи!

Портной настаивал:

— Вы же знаете, какая она. Сама не заснет и мне спать не даст.

— Ну уж это дело твое. Муж ты ей или нет?

Лола, худая, старая мулатка, родившая четырнадцать и выкормившая десятерых детей, дважды оставалась вдовой. Сейчас ей было под семьдесят, но старуха без единой жалобы вела хозяйство и лишь недавно перестала брать стирку у соседей. Эту седую, с жиденьким пучком на затылке, но с гладким лицом женщину Кико за четыре года ни разу не видел больной. Как заведенная, она целый день сновала по дому, полная неиссякающей энергии.

Энергичные отказы Лолы не сломили упорства портного. Он решил переждать, зная тещину привычку не соглашаться с первого раза. Всегда приходилось подолгу упрашивать ее, пока она наконец уступала, словно приносила нелегкую жертву на алтарь милосердия.

Вдруг старуха встала и направилась в столовую.

— Ладно, иди поешь.

Кико удивился, но покорно пошел следом.

Старуха объяснила:

— Раньше мы ужинали рано, но тогда голод начинал мучить ночью. Теперь мы привыкли есть суп в восемь часов. Если хочешь…

— Нет, нет, спасибо. Я поел дома.

Он лгал. Просто после встречи в автобусе у него в животе начались сильные рези. Было уже больше восьми. Он взглянул в окно. Над Сантьяго повисла тьма. Лишь звезды на небе да слабые огоньки уличных фонарей нарушали эту жуткую, казавшуюся плотной черноту. Двери всех домов были крепко заперты, кафе пусты, на улицах ни души, и только полицейские машины патрулировали затаившийся город. Ночь тоже будто притаилась и готовилась напасть из-за каждого угла. Ночью Сантьяго — джунгли. И эти джунгли без деревьев и зверей намного страшнее настоящих. Смерть грозила на каждом шагу. Взрывом бомбы, выстрелом, роковой фразой: «Следуйте за мной»… Ночью над Сантьяго нависал ужас. Господи! А ему до дома идти двенадцать кварталов! Автобусы ночью почти не ходят, а чтобы сесть в такси, все равно надо идти до площади Долорес или до площади Марти. Да и телефона нет поблизости. В кафе тоже не пойдешь. Остается только пройти несколько километров по джунглям смерти. Сердце замирает от страха. Хоть бы эта женщина пошла с ним! Даже изможденная старуха казалась ему спасением в ночи Сантьяго. Если бы она согласилась!