Так близко, так далеко... - [7]

Савелий перехватил брюки у щиколоток прйпасёнными бечёвочками, уплотнившись таким образом, бульдозером попёр в снега...

Пропахав широкую борозду через два соседних участка, слегка запыхавшийся Прыглов остановился возле жиденького домика, сколоченного из вагонки.

— Вот, — сказал он, и глаза его вновь подернулись Грустью.

Отряхнув налипший снег, мы взошли на крыльцо. Савелий ударил в забухшую дверь. Домик зашатался.

— Это ничего, — пробормотал Савелий, возясь с ключами. — Ты не думай. Он только на вид такой. А вообще, крепенький. Мы его впятером раскачивали. По пьянке. На спор. И хоть бы хрен.

Сквозь решётчатые ставенки-жалюзи заглядывало солнце, полосатило фанерные стены. Впрочем, заглядывало солнце не только через ставни, но и Через Щели между стенами и потолком.

— Хотел забить плинтусами, — сказал, извиняясь, Савелий, — да не успел. Я же его только прошлой весной начал строить.

Зато Прыглов оказался запасливым хозяином. Он разгрёб снег под стеной домика и показал мне металлйческие коробки из-под кинолент, набитые гвоздями, шурупами, предохранителями, гнутыми шарнирами, болтами и гайками. Он выбрал одну гайку, кинул её в самый большой сугроб, похожий на копну, сугроб издал каменный, царапающий звук. «Кирпичи, — пояснил Савелий. — Тыща штук!» Он подставил лестницу, взобрался на чердак, просунулся до пояса в узенькую дверцу и вытащил ржавый, дребезжащий всеми сочленениями велосипед. «Видал коня?! Оставляю тебе. Катайся».

Всё было у Савелия: трехногий столик под деревцем — для чаепития на свежем воздухе, летняя печка, сложенная из кирпичиков, туалет в дальнем конце участка («Особняк на одно очко», — сказал о нем Прыглов). На внутренней стороне дверей «особняка» приколочен был какой-то, железнодорожный видать, плакат, исполненный на жести:

Один сигнал — вниз,

Два сигнала — вверх,

Три сигнала — стоп.

— А, старик? — кричал довольный Савелий. — Обалдеть можно!

Когда всё было осмотрено, наступил неприятный момент торга. Честно говоря, торговаться было лень. День стоял рекламный: солнечный, тёплый, ласковый. Вокруг сказочных домиков сказочно искрился снег. Капли с крыш пробивали в сугробах аккуратные норки. Томно пахло оттаивающей землей...

Всё же я, потоптавшись и прокашлявшись, начал:

— Ну и... сколько же просишь?

— Две, — ответил Савелий скучным голосом.

— Тысячи? — для чего-то уточнил я.

Савелий промолчал, и я почувствовал, как между нами возникает чугунное отчуждение.

Я снова прокашлялся и, превозмогая неудобство, спросил чужим утробным голосом:

— А как отдать?

На мягком, женственном лице Савелия вдруг стала натягиваться кожа. Впали щёки, упрямо прорезались желваки.

— Старик, — сказал он, не разжимая зубов — Давай не будем. Мне нужно ДВЕ тысячи.

Мне сделалось стыдно. Действительно, какого чёрта привязался к человеку! Ведь мне нужна дача? Нужна. Ну, вот... А ему нужны две тысячи. И всё. И квиты.

— Ладно, — улыбнулся я. — Две — так две. И мы с облегчением ударили по рукам.

По первой травке мы всем семейством выехали на Дачу.

Деревья стали нежные, бледно-зелёные, с ещё не набравшими мощь листиками. Посёлок из-за этого довольно хорошо просматривался. Повсюду в огородах копошились люди. Сгребали в кучки прошлогоднюю траву, жгли. На некоторых участках уже чернела весенняя пахота.

Мы приблизились к своей избушке и обнаружили, что она, ко всему прочему, ещё и на курьих ножках. Коварный Савелий умолчал про это. Под каждый угол домика была подставлена чурка — этим и ограничивался фундамент. Окружённый сугробами домик выглядел всё же поосновательнее.

Теперь же он казался таким ненадёжным, таким игрушечным, что я, опасаясь создать крен, не решался поставить ногу на крыльцо.

— И за такой сортир две тысячи?! — громко изумился тесть.

Я ткнул его локтем в бок и указал глазами на соседей. Никто не должен был знать, сколько мы отдали за дачу. В правлении кооператива её, со всеми потрохами, оценили в шестьсот девяносто рублей. Мы с Прыгловым скрепили документ своим подписями, и я, под бдительным оком председателя, отсчитал Савелию указанную сумму. Остальные деньги я вручил ему с глазу на глаз в подворотне. При этом Савелий, усугубляя впечатление тайной и нечистой сделки, жалобно шмыгнул носом — словно продавал свою бессмертную душу.

— Вас понял, — сказал тесть.

Он-то меня понял, да вот я его не сразу раскусил.

Через полчаса тесть развернул передо мной блокнот:

— Гляди!

В блокноте было изображено некое сооружение: то ли дворец бракосочетаний, то ли водонапорная башня.

— Что это?

— Дом, который мы построим вместо нашей халабуды.

— А халабу... простите, дачу?

— Сломаем, — легко сказал тесть. — Сегодня же и начнём.

Мне сделалось тоскливо. Отдать две тысячи рублей, залезть в жуткие долги — только для того, чтобы сразу же сломать своё приобретение, на два года минимум превратить участок в унылую стройплощадку, жить в палатке, ходить по гвоздям и вытаскивать из живота занозы?!..

Спасла домик от немедленного разрушения приехавшая с опозданием тёща.

— Ах, какая миленькая дача! — воскликнула она. — Кто это говорил, что она невзрачная? Ничего подобного!

Особенно умилили тёщу жалюзи на окнах. Таких не было ни у кого в окрестности.