Таинственный труп - [92]

— Девицу легкого поведения! Да убережет нас от них Господь. Бедняжка!

Слова были произнесены таким оскорбительным тоном, что Николя замер, словно скованный льдом. Опасаясь, как бы он не схватился за шпагу, Бурдо положил ему руку на плечо.

— Мы еще к этому вернемся.

Комиссар принялся яростно рыться в шкафу. Там висели три форменных плаща. У одного спереди не хватало большой позолоченной пуговицы.

— Два уже изрядно поношены, я их больше не надеваю, — произнес Риву; похоже, он впервые почувствовал себя неуверенно.

— Какие из трех?

Он указал на два плаща. У одного из указанных отсутствовала пуговица. Николя достал из кармана пуговицу, найденную возле тела беглеца из Фор-Левека. Она была точно такая же, как и все остальные пуговицы на плаще, включая темные царапины и оттиск якоря, слегка помятый от удара. Поднеся ткань почти к самому носу, Николя долго ее исследовал. Затем, сунув под мышку, он вынес оба плаща в гостиную и вынул из кармана большой ключ.

— Узнаете этот ключ?

— А должен?

— Посмотрите хорошенько!

Риву взял ключ и внимательно вгляделся в него. Подойдя ко входной двери, он вытащил из замка ключ, сравнил его и вернулся к Николя.

— Могу я узнать, сударь, откуда у вас дубликат ключа от моего дома?

— Он только что сделан с воскового слепка, найденного нами у господина Депла.

Риву молча опустил голову.

— Да, да… конечно. Я часто терял ключи и просил его сделать новые.

— Значит, у вас с ним доверительные отношения?

— Мы приятели.

— Приятели… разумеется. А этот? — спросил Николя, вытащив из кармана второй ключ.

Риву залился краской. Взгляд его, за которым пристально следил Бурдо, на короткое время задержался на маленькой шкатулке маркетри с перламутром; она стояла на книжной полке, сливаясь с рыжеватым цветом переплетов. Инспектор взял ключ из рук Николя, подошел к шкатулке и одним поворотом ключа открыл ее. Оттуда посыпались письма. Николя подобрал их и сразу понял, что это любовная переписка Саула Пейли и Аньес Генге.

— Как, сударь, вы объясните наличие у себя в доме личных писем господина Пейли к Аньес Генге?

Опустив глаза, Риву молчал.

— Нельзя оставлять следов, — пробормотал он. — Аньес слишком неосторожна, потому что хранила их, а он — потому что их писал.

— И вы это называете любезностью, не так ли?

Николя не сумел определить чувство, которое внушало ему поведение офицера. У него накопилось слишком много подозрений. Оставить его на свободе было слишком рискованно, а рисковать он не хотел.

— Сударь, пребывая в нерешительности относительно имени убийцы Саула Пейли, событии, о котором вы наверняка осведомлены, скажу вам, что при имеющихся уликах главным подозреваемым являетесь вы, а потому я обязан, от имени короля, арестовать вас. Вас поместят в одиночную камеру, дабы потом вы предстали перед уголовным судьей. Советую вам как можно скорее указать нам место, где удерживают художника Лавале.

Риву хотел что-то сказать, но в последний момент сдержался. Натянув мундир, он последовал за полицейскими. Когда экипаж остановился под аркой ворот Шатле, на улице уже стемнело. Из экипажа вышли двое, Николя Ле Флок и переодетый в костюм и треуголку Бурдо Эмманюэль де Риву.

Глава X БЕЗУМНЫЕ ДНИ

Господи, я всего лишь человек,

но этот человек — Король Франции.

И ваше дело оберегать меня.

Филипп Август

Вернувшись в ночи на улицу Монмартр, Николя отклонил соблазнительные предложения Катрины и довольствовался тарелкой постного бульона, чтобы согреться. Наверху раздался требовательный стук трости. Предупрежденный о его возвращении возней Сирюса и Мушетты, господин де Ноблекур из спальни призывал его явиться. Облаченный в ночную рубашку, он усадил Николя в тесном пространстве между своей кроватью и стеной. Пребывая после беседы с герцогом де Ришелье в состоянии, близком к блаженству, Ноблекур лежал, зарывшись в подушки и закрыв глаза, так что на первый взгляд можно было подумать, что он спит; на самом деле он внимательнейшим образом слушал рассказ Николя о последних событиях. Когда рассказ подошел к концу, он испустил удовлетворенный вздох.

— Он идет своим путем. Неужели вы считаете, что он станет заботиться обо мне? О, я вполне могу окочуриться, кому ж до этого есть дело. Итак, вопреки его равнодушию, я имею сообщить, что благодаря шалфею, сухим корешкам и отвару из слив дама подагра покинула сие жилище. Я вновь завоевал вертикальное положение, а ум мой, обострившийся благодаря вынужденному отдыху, готов рассыпать свои блестки на пользу вашей неблагодарности!

Николя с трудом удерживал смех.

— Спасибо Всевышнему, у меня все хорошо, господин прокурор.

— Гм! Вам лучше помолчать. Вы заслужили прощение лишь потому, что, как я вижу, вас опечалила судьба несчастной Киски. Так знайте же, сударь, ваше дело не выходило у меня из головы, и, прежде чем задуть свечу, я хочу поделиться с вами своими тревогами. В вашем теперешнем расследовании наблюдается нарушение равновесия. Искорежились весы правосудия? Не знаю. Театр теней, где каждый играет чужую роль? Какой странный teatro di puppi[63], где паяцы, пляшущие по воле руки невидимого кукловода, обмениваются масками и костюмами! Много уловок, горы пыли в глаза, и весь маскарад на фоне оптических иллюзий. Фигуры из волшебного фонаря, движущиеся по мутной поверхности зеркала, отсылающего их в небытие!