Таинственный пасьянс - [22]

Спрыгнув с кровати, я вспомнил, что мне приснился сон о карлике и предсказательнице из тиволи. В моём сне карлик был восковой фигурой в туннеле призраков, но когда черноволосая дама, проезжавшая мимо со своей красивой дочкой, пристально взглянула ему в глаза, он ожил. Под прикрытием ночи он выбрался из туннеля и теперь бродит по Европе в вечном страхе, что его кто-нибудь узнает и заставит вернуться обратно в туннель призраков. Если бы это произошло, он бы снова превратился в восковую фигуру.

Папашка был готов ехать раньше, чем я вспомнил свой сон, и раньше, чем я успел надеть штаны. Я уже радовался, что увижу Венецию. Там мы должны были впервые за время нашей долгой поездки увидеть и Средиземное море. Этого моря я не видел никогда в жизни, а папашка — с тех пор, как перестал быть моряком. Из Венеции наш путь лежал дальше, через Югославию, в Афины.

Мы вышли в столовую и быстро съели засохший завтрак какой подают во всех гостиницах южнее Альп. Ещё не было и семи, а мы уже сидели в машине и, когда поехали, увидели, как солнце появляется из-за горизонта. Папашка надел тёмные очки.

— Теперь до полудня эта ослепительная звезда будет светить нам в глаза, — сказал он.

Мы ехали в Венецию по долине знаменитой реки По, одной из самых плодородных долин в мире. Объяснялось это, безусловно, свежайшей альпийской водой.

То нам попадалась густая роща апельсиновых и лимонных деревьев. То окружали кипарисы, оливки и пальмы. На более влажных участках среди высоких тополей раскинулись рисовые поля. И повсюду вдоль дороги цвели красные маки. Их цвет был так ярок, что я невольно потёр глаза.

Около полудня мы поднялись на гребень холма и оттуда, сверху, увидали такую живописную долину, что бедному художнику пришлось бы использовать сразу все краски, имеющиеся у него на палитре, если бы он попытался правдиво изобразить это великолепие.

Папашка остановил машину, вышел на обочину и закурил сигарету, собираясь с мыслями для типичной небольшой лекции, которыми он постоянно меня потчевал.

— Всё это распускается каждую весну, — сказал он. — Томаты, лимоны, артишоки и земляные орехи, ну и конечно, множество зелёных растений. Ты можешь мне объяснить, как чёрная почва может всё это родить?

Он замолчал и смотрел на творение Божие. Потом произнёс:

— Больше всего меня восхищает, что всё это родилось из одной-единственной клетки. Однажды, много миллиардов лет назад, появилось маленькое зёрнышко, которое начало делиться. Со временем это зёрнышко превратилось в слонов и в яблони, в малину и в орангутангов. Ты можешь это постичь, Ханс Томас?

Я отрицательно помотал головой, и он продолжал. Он прочитал мне солидную лекцию о происхождении растительных и животных видов. В конце он показал на бабочку, взлетевшую с голубого цветка, и объяснил, что именно эти бабочки живут, не опасаясь врагов, потому что точки у них на крыльях напоминают глаза хищников.

Если папашка редкий раз и размышлял про себя во время своих перекуров вместо того, чтобы загружать своего безответственного сына философскими лекциями, я доставал из кармана лупу и делал интересные биологические наблюдения. Лупой я пользовался и тогда, когда на заднем сиденье читал книжку-коврижку. Мне казалось, что у природы и у книжки-коврижки одинаково много тайн.

Какое-то время папашка сидел за рулём в глубокой задумчивости. Я знал, что в любую минуту он может изречь что-нибудь важное о планете, на которой мы живём, или о маме, которая уехала от нас. Но пока что мне было важнее продолжить чтение рассказа о приключениях Ханса Пекаря.

♠ "Мне стало легче, когда я понял, что меня вынесло не на одинокую каменистую скалу, затерявшуюся в море. Но и с этим островом было всё не так просто. Казалось, он таит непостижимую тайну. Мне всё ещё чудилось, что остров растёт по мере того, как я проникаю в глубь него, с каждым моим шагом он как будто раскрывался во все стороны. Расширялся во всех направлениях, словно черпал себя из глубины моря.

Я продолжал идти по тропинке в глубь острова, но вскоре она раздвоилась и мне пришлось выбирать, по какой идти дальше. Я побежал по левой. Потом и она раздвоилась. Я продолжал придерживаться левой тропинки.

Неожиданно она нырнула в глубокую расселину между двух гор. Здесь в кустах ползали огромные черепахи, самая большая была более двух метров в длину. Я уже слышал о существовании таких гигантских черепах, но впервые увидел их своими глазами. Одна черепаха высунула голову из панциря и поглядела на меня, словно поздравляя с прибытием на остров.

Я шёл целый день. Леса, долины и ровная местность сменяли друг друга, но моря я больше не видел. Я шёл по заколдованной земле, это был какой-то лабиринт наоборот — в нём тропинки никогда не упирались в глухую стену.

Поздно вечером я вышел на открытое место, в лучах заходящего солнца блестело большое озеро. Я бросился к кромке воды, пил и не мог напиться. Первый раз за много недель я пил не корабельную воду.

Не мылся я тоже давно. Теперь я содрал с себя матросскую одежду и поплыл. После долгой ходьбы под обжигающими лучами тропического солнца купание освежило меня. Только тут я почувствовал, что после долгого пребывания в спасательной шлюпке без головного убора у меня обгорела голова.