Таинственный пасьянс - [17]

Конечно, я задавался вопросом, откуда у моего папашки столь оригинальное хобби. Ведь он собирал по одной карте из всех колод, из каких мог. В этом его хобби было родственно собирательству почтовых открыток со всех уголков света. Мне было совершенно ясно, что он не мог собирать другие карты, кроме джокеров. Он не мог собирать, например, девятки пик или королей треф, потому что нельзя подойти к игрокам в бридж и попросить чтобы они отдали трефового короля или девятку пик.

Дело ещё и в том, что, как правило, в каждой колоде бывает по два джокера. Случается даже, что их бывает и три и четыре, но, как правило — два. Кроме того, известно мало игр, в которых необходим джокер, и раз он требуется так редко, люди легко обходятся одним. Правда, интерес папашки к джокерам имел, кроме этих практических, и более глубокие корни.

Папашка сам часто вёл себя как джокер. Он редко говорил об этом прямо, но я уже давно понял, что он считает себя чем-то вроде джокера в картечной колоде.

Джокер — это маленький шут, отличающийся от всех остальных карт. Он не бывает трефовым или бубновым, червовым или пиковым. Он не восьмёрка и не девятка, не король и не валет. Он находится вне единства, связывающего между собой остальные карты. Его вкладывают в колоду вместе с остальными картами, но он там чужой. Поэтому его и можно удалить из колоды без всякого для неё ущерба.

Думаю, папашка чувствовал себя джокером, когда рос в Арендале с клеймом сына немецкого солдата. Мало того, и как философ он тоже был джокером. Он всегда говорит, что видит странные вещи, которые другие не замечают.

Словом, когда папашка купил эту колоду в Лугано, он сделал это не из любви к игре в карты. Ему захотелось посмотреть, как выглядит джокер именно в этой колоде. Ему было так любопытно, что он тут же вскрыл колоду и достал из неё одного из джокеров.

— Я так и думал, — сказал он. — Такого джокера я никогда не видел.

Он спрятал джокера в карман рубашки, и наконец настал мой черёд:

— А теперь отдай колоду мне!

Папашка тут же протянул мне колоду. Таков был наш неписаный закон: купив колоду карт, папашка оставлял себе джокера — всегда только одного, даже если в колоде их было два или больше, а остальную колоду отдавал мне, если я успевал попросить его об этом до того, как он избавится от неё каким-нибудь другим образом. Так у меня накопилось около ста карточных колод. Будучи единственным ребёнком в семье, который к тому же рос без мамы, я очень любил раскладывать пасьянсы, но не был заядлым собирателем и потому считал, что у меня уже достаточно колод. Случалось, папашка покупал колоду, вынимал из неё только одного джокера, даже если в колоде их было два или больше, — а остальные карты выбрасывал. Он как будто чистил банан и выкидывал кожуру.

— Мусор! — говорил он, отделяя плевелы от пшеницы и бросая отходы в корзину для бумаг.

Правда, как правило, он избавлялся от мусора более мягким способом. Если меня не интересовала эта колода, папашка находил какого-нибудь мальчика и без лишних слов отдавал ему карты. Таким образом он расплачивался с человечеством за всех джокеров, которых получал от случайных игроков. По-моему, человечество не осталось внакладе.

Когда мы уже ехали дальше, папашка сказал, что тут такая великолепная природа, что ему хочется сделать небольшой крюк. Вместо того чтобы ехать по шоссе из Лугано в Комо, мы поехали вокруг озера Лугано. Проехав немного вдоль озера, мы миновали границу между Швейцарией и Италией.

Вскоре я понял, почему папашка выбрал именно эту дорогу. Оставив за спиной озеро Лугано, мы подъехали к другому, которое было ещё больше, на нём плавало много лодок и судов. Это было озеро Комо. Первым нам попался городок, который назывался Менаджо. "Ожданем", — тут же прочёл я это название справа налево. Потом мы долго ехали вдоль озера и к вечеру прибыли в Комо.

По дороге папашка называл мне все деревья, мимо которых мы проезжали.

— Пиния, — говорил он. — Кипарис, олива, инжир.

Не знаю, откуда ему известны все эти названия. Некоторые, правда, я и сам когда-то слышал, но другие он мог просто придумать с ходу, кто знает.

В промежутках между знакомством с южной природой я продолжал читать свою книжку-коврижку. Мне было интересно, откуда Ханс Пекарь раздобыл этот удивительный пурпурный лимонад. Да и всех золотых рыбок, если на то пошло.

Перед тем как я начал читать, я разложил пасьянс, но не до конца — если бы папашка поинтересовался, почему я вдруг притих, я бы объяснил, что раскладываю пасьянс. Ведь я обещал доброму пекарю в Дорфе, что никто, кроме меня, не узнает о книжке-коврижке.

ДЕСЯТКА ПИК …как далёкие острова, до которых я не мог добраться под своим парусом…

♠ — Когда я в ту ночь вернулся домой от Ханса Пекаря, — продолжал Альберт, — я ещё всем телом ощущал вкус пурпурного лимонада. То вдруг в мочке левого уха появлялся вкус вишни, то правого локтя касался запах лаванды. И даже в одном из колен возник кисловатый вкус ревеня.

Луны уже не было видно, но над горами сверкала россыпь звёзд, словно их вытрясли из заколдованной перечницы.

Я всего лишь маленький человечек на этой планете, всегда думал я. Но теперь, отведав пурпурного лимонада, вкус которого ещё не покинул моего тела, я думал уже не только об этом. Всем телом я ощущал, что эта планета — мой дом.