Таинственное убийство Линды Валлин - [19]

— Есть еще камеры на ее пути домой?

Бекстрём с мрачной миной раскачивался на локтях.

— Мы как раз это проверяем сейчас, — стала оправдываться Сандберг. — Я, конечно, подумала обо всем таком, но мы просто не успели.

— Тогда нам надо заняться этим в первую очередь, — парировал Бекстрём. — Пока торговец на углу и все другие, кто думает, как он, не посчитают, что о нем и о его разрешении на собственную маленькую камеру забыли, и не решат спрятать ее и уничтожить запись, сделанную в ночь на пятницу.

— Я понимаю, о чем ты, — отозвалась коллега Сандберг.

— Замечательно, — проворчал Бекстрём. — И самое время начать стучать во все двери между кабаком и ее домом. Поручите это коллегам, которые уже приступили к обходу в квартале, где она жила.

Сейчас она довольствовалась только кивком и сделала запись у себя в блокноте.

Бекстрём скосился на свои наручные часы. Было уже почти три, у него начало сосать под ложечкой от голода, а они еще даже не дошли до места преступления. И если он не собирался сидеть и болтать здесь целый день, ему стоило взять бразды правления в свои руки, ускорить процесс и позаботиться о том, чтобы его группа занялась делом.

Бекстрём кивнул ответственному со стороны экспертов по фамилии Энокссон. Все звали его Эноком, и он был комиссаром и начальником отдела.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, Энокссон. Местом преступления стала квартира, где живут она и ее мать, и все произошло примерно на рассвете. Пожалуй, между тремя и пятью утра в пятницу. По твоему мнению и мнению твоих коллег, ее задушили и изнасиловали, и, с большой долей вероятности, мы говорим об одном преступнике.

— Мне не в чем поправлять тебя, — сказал Энокссон, который сам выглядел так, словно ему необходимо поесть и поспать. — Именно так я думаю. Кроме того, мы почти уверены, что он сбежал через окно в спальне. Мы нашли кровь и остатки кожи на железном подоконнике.

— Почему он просто не ушел через входную дверь? — поинтересовался Бекстрём.

— Если все обстоит так, как говорит обнаружившая ее соседка, то квартира была заперта изнутри. А замок нельзя закрыть снаружи, просто захлопнув дверь. Как мы считаем, он ушел, когда разносчик газет сунул утреннюю прессу в почтовый ящик. По нашему мнению, он решил, что кто-то сейчас войдет в квартиру, а поскольку спальня находится дальше всего от входной двери, то выпрыгнул из ее окна.

— Когда там разносят газеты? — уточнил Бекстрём.

— Сразу после пяти утра, и здесь все вроде сходится. — Энокссон кивнул в подтверждение своих слов.

— Нам известно еще что-нибудь? — спросил Бекстрём.

— Кодовый замок на двери в подъезд не работал. Он барахлил, и разносчик газет жаловался по этому поводу. В среду уже можно было входить, не набирая код. Замковая фирма обещала все починить в четверг, но они не успели.

Энокссон вздохнул и пожал плечами.

— Дверь в квартиру, Энокссон? Что с ней?

— Никаких следов взлома, — констатировал эксперт. — Никаких других признаков насильственного проникновения в коридоре тоже. Поэтому либо девушка впустила его добровольно, либо забыла запереть за собой дверь.

— Возможно также, он приставил ей нож к горлу, когда она вошла в подъезд, и вынудил отпереть. Или забрал у нее ключи, — парировал Бекстрём.

— Подобное тоже нельзя исключать, — согласился Энокссон. — Конечно же нам надо поработать в квартире еще пару дней, прежде чем картинка окончательно прояснится. А результаты анализов из криминалистической лаборатории задерживаются, как обычно, но судмедэксперт должен сообщить предварительные выводы самое позднее завтра утром, он старается со вскрытием, как может.

— То есть у нас есть и хорошие новости, пусть их и мало, — произнес Бекстрём с более дружелюбной миной.

«Надо менять маски, — подумал он. — Много кнута и чуть-чуть пряника».

— Мы имеем кровь, сперму и, вероятно, его пальчики, то есть, похоже, не все так плохо, — констатировал Энокссон.

— Но ты хотел бы подождать с выводами? — Бекстрём по-прежнему улыбался.

— Да, так думаю и я, и мои коллеги из технического отдела. — Энокссон снова кивнул в знак подтверждения своих слов, как бы подчеркивая, что для всего есть свое время, и для Бекстрёма тоже. — Пожалуй, я могу предложить тебе пока пару скромных соображений.

— Я слушаю, — сказал Бекстрём. Хотя, конечно, он не собирался заниматься этим целый день, поскольку у него в желудке уже начало твориться черт-те что.

— Во-первых, по-моему, она впустила его добровольно. Или встретилась с ним по пути и пригласила к себе домой. Или раньше условилась о встрече. Судя по обстановке в квартире, все ведь сначала происходило довольно дружелюбно.

— Значит, так ты считаешь, — сказал Бекстрём, помедлив.

«А ведь такая, судя по всему, могла впустить кого угодно», — подумал он.

— И во-вторых, при всем уважении к тому, что коллега Анна сказала немного ранее, в моем понимании Линда не жила там в полном смысле слова. Я читал протокол допроса матери, и, мне кажется, именно так все и обстояло.

— И почему у тебя сложилось такое мнение? — спросил Бекстрём.

— Она лежала в кровати матери, — стал объяснять Энокссон. — Вне всякого сомнения, именно в ней он и убил ее. Это единственная кровать в квартире. Вполне возможно, она спала на достаточно большом диване в гостиной, но никаких признаков, указывающих на то, что она пользовалась им, скажем так, в течение долгого времени, нет.