Таинственная история заводного человека - [80]
— Ничего не знаю о нем! — фыркнул Бендиш. — Было время, когда… — он запнулся: Бёртон крепко сжал его руку.
— Извини, Том, но это может оказаться очень важно! Скажи, Брэдлаф, этот парень, Дойл, кто он такой?
— Иллюстратор из Эдинбурга, Чарльз Альтамон Дойл; он брат моего друга Ричарда Дойла, тоже художника. Ты, вероятно, видел его картины: он довольно известен.[117] Чарльз, напротив, настолько не от мира сего, что не хочет никому о себе рассказывать. Он ужасно мнительный тип: всегда в мрачном настроении и в постоянной депрессии — мне кажется, именно поэтому он и пьет. Настоящая трагедия. У него молодая жена и бог знает сколько детей, которых надо содержать, но он пропивает буквально всё, что зарабатывает. Обожает красное бургундское и не остановится ни перед чем, чтобы его добыть; а если его нет, то пьет всё, что только может достать. Ходят слухи, что однажды, оказавшись в таком отчаянном положении, он выдул бутыль политуры для мебели.
— О боже! — воскликнул Хант. — Да этому человеку самое место в сумасшедшем доме!
— Ни секунды не сомневаюсь, что он там скоро окажется, — ответил Брэдлаф. — У меня на той вечеринке он буквально балансировал на грани безумия. И еще у него есть навязчивая идея — мания, которая, похоже, мучает его ежечасно: в ту ночь он очень напыщенно говорил о ней и замолчал, лишь когда свалился с ног.
— А что у него за мания? — спросил Суинберн.
— Он убежден в существовании фей: они выходят с ним на связь из невидимого мира.
По рукам у Бёртона побежали мурашки. Бисмалла! Опять феи!
— Неужели он слышит голоса? — спросил Суинберн.
— Именно. Бьюсь об заклад: пьянство повредило ему мозг!
— Где он сейчас? — спросил Бёртон. — И где он живет?
— Только не с женой. Она бросила его, когда он украл карманные деньги одного из их детей. Полагаю, он снимает комнату где-то в городе, но не знаю где именно.
— А адрес его жены?
Брэдлаф назвал адрес, и Бёртон записал его в свою книжку. Потом королевский агент взглянул на запятнанное кровью полотенце, которое держал в руках.
— Прошу простить нас с Алджи, но мы должны отправиться в ванную и привести себя в порядок. Вернемся через пару минут.
— Конечно, конечно! Не желаете ли еще чего-нибудь? — осведомился Мильнс.
— Мне не помешал бы ремень, — ответил Суинберн, который, стоя, вынужден был придерживать штаны руками.
— Кто бы говорил! — ухмыльнулся Бендиш.
Следующим утром, пока Алджернон Суинберн навещал жену Чарльза Дойла, к Ричарду Бёртону наведались Дамьен Бёрк и Грегори Хэйр, тайные агенты лорда Пальмерстона. Несмотря на жару, одеты они были как обычно: черные сюртуки, черные жилеты и белые рубашки с высокими воротниками «гладстон», накрахмаленные концы которых угрожали проткнуть глаза при каждом повороте головы. Широкие бриджи заканчивались чуть ниже колен, приоткрывая бледно-желтое трико, на ногах башмаки с большими серебряными пряжками, в руках цилиндры. Оба изрядно веселили Бёртона, хотя своим видом напоминали могильщиков восемнадцатого века.
Первое, что они услышали, войдя в его кабинет, было радостное приветствие:
— Слюнявые недоумки! Неуклюжие тупицы!
— Прошу прощения, джентльмены, — улыбнулся Бёртон, — новому члену семьи недостает хороших манер. Это Покс, моя личная болтунья, — сказал он, указав на насест у книжного шкафа.
— Отвали, урод! — просвистела птица.
— Вы храбрый человек, капитан Бёртон, — замогильным голосом сказал Бёрк, — мало кто способен выдерживать этих дьяволят у себя дома.
Бёрк был высок, слегка горбат и совершенно лыс, хотя носил очень длинные бакенбарды «пикадилли». На его лице застыло плаксивое выражение: рот изогнут вниз, толстые щеки обвисли, глаза источали мировую скорбь.
— Вы побывали на войне, сэр? — спросил он. — Простите мою бестактность, но, похоже, вас там слегка потрепали.
— Это не война: это бунт, — поправил его королевский агент. — Но все эти раны и порезы быстро заживают.
Бёрк поставил на стол какой-то предмет, завернутый в полотно, по форме он напоминал обыкновенный револьвер.
— Сегодня я еще не был снаружи. Как там? На улицах стало спокойнее?
— Отчасти, сэр, — ответил Хэйр. — Как вы полагаете, мистер Бёрк?
Хэйр был ниже и намного шире своего товарища, с массивными плечами и длинными, как у обезьяны, руками. Его голову украшала копна абсолютно белых волос, которые спускались короткой челкой на лоб и огибали маленькие толстые уши; квадратную челюсть обрамляла клочковатая борода; бледные серые глаза глубоко сидели в хрящеватых глазницах. Еще Хэйра отличали сплюснутый, многократно сломанный нос и невероятно широкий рот, уставленный большими ровными зубами. С точки зрения Бёртона, оба выглядели устрашающе.
— Совершенно верно, мистер Хэйр, — ответил Бёрк. — Я, однако, должен отметить, что Претендент Тичборн собирается обратиться к народу с трибуны Сент-Джеймсского парка[118] ровно в четыре часа.
— Не думаете ли вы, что после этого бунт вспыхнет с новой силой? — спросил Бёртон.
— А вы, капитан?
— Полагаю, это весьма вероятно.
— Мы разделяем ваше опасение. Не так ли, мистер Хэйр?
— Разумеется, мистер Бёрк.
— Насосы со зловонной жижей! — просвистела Покс. Хэйр проигнорировал птицу и указал на пакет:
