Тагильская школа - [3]

– Догадливый, – сказала фея.

– Простите, – вмешался Пл., – а вы сама знаете это слово?

Хозяйка с улыбкой потупилась и по улыбке было понятно, что слово это она знает.

– И вы его...?

Она отрицательно покачала головой.

– Почему? – спросил Пл..

– А мне незачем, – сказала она и подняла на Пл. глаза, полные такой чернотой, будто вместо крови в ее жилах текла тьма, заполняя фею от пяток до маковки. Стало тихо, и стало слышно, как звенит в люстряных лампах тонкий вольфрам.

– П-понятно, – запнулся Пл., – а можно мне вообще не загадывать никаких желаний? У меня, вроде как, и так все в порядке.

Фея вроде бы в раздражении или нетерпении побарабанила пальцами по краю столешницы.

– Нельзя, – сказала фея, – мы же договорились. Вы уже поели, обсохли, а точнее, обсохли, поели. Ты просто не загадывай ничего такого масштабного, как твой дружок.

Хл. уже достал сырой блокнотик из кармана пальто, и, сидя отдельно ото всех, в уголочке возле плиты, исчеркивал его простым карандашом, позабыв и про подарок на столе, и про все остальное.

– Как его, однако, процепило, – с неодобрением отозвался Пл.

– На всю жизнь, – сказала хозяйка, – не он первый, не он последний.

– Ладно, – вздохнул Пл., – загадывать так загадывать.

Хозяйка с любопытством наклонила голову, хотя Пл. не покидало ощущение, что она и так все знала наперед. Пл. вздохнул. Он испытывал некоторое облегчение, оттого что желания его друга нигде не соприкасались с его, Пл., желаниями. Он чаял углубиться после школы в литературную деятельность, хотя слабо представлял, что это такое и как в нее углубиться, ему казалось, что все получится у него как у молодого Достоевского, но сомневался. Искус подстраховаться от того, что его могут не заметить, мучил его теперь больше всего, но, как человек, мыслящий трезво, он понимал, с кем примерно имеет дело, и знание это холодило ему сердце. Еще он понимал, что так просто отвертеться от феи вряд ли получится, и что фея напакостит все равно, какое желание бы он не загадал. И вдруг его озарило.

– Не я первый, не я последний, – сказал Пл., наклоняя голову так же, как она, и улыбаясь ей в ответ.

– Ну и...?

– Я хочу заниматься литературой, – сказал Пл., – но не учителем литературы, конечно, быть.

– Писателем или поэтом, – догадалась хозяйка, – как Гоголь.

– Да, писателем, – согласился Пл., – но нет, не как Гоголь, я вообще не об этом говорю, потому что писать я и так буду, я уже пишу, я про судьбу свою загадываю, вот. Точнее, про то, что я напишу, и про себя, конечно, – он смешался.

– Господи, как сложно у тебя все, – сказала она, – я, похоже, могу ничего не исполнять, а ты и не поймешь, исполнилось твое желание или нет.

При этих ее словах Пл. испытал некоторое мрачное удовлетворение.

– Я хочу писать, как никто еще не писал, и чтобы непонятно было, проза это или стихи. Это первое мое желание.

– Ну, это просто, – сказала хозяйка, – при твоем некрофильско-натуралистическом складе ума это не проблема, это даже не считается за желание, поскольку ты и так будешь писать именно так, как ты сказал. Так что все три желания все еще при тебе.

– Ладно, – мстительно согласился Пл., – не считается, так не считается. В общем, я хочу прожить жизнь, полную печалей и скорбей, такую, знаете, жизнь творца, и чтоб об меня в конце этой жизни просто ноги вытерли.

"Все равно ты мне, милая, гадостей наделаешь, так по крайней мере я не буду знать, от тебя они или нет", – подумал Пл.

– Понятно, – вздохнула она, – славянский садомазохизм. На всех он не распространен, к счастью. Вот, например, человек один, назовем его "Бедный", в отличие от тебя, не собирается жить плохо, а собирается жить хорошо, собирается быть признанным автором, и поверь, это у него получится... Немцы те же... Гете мне, например, все расписал по полочкам, как и что у него должно быть, ведь ничтожество, Наполеоном восхищался, пустышки писал, а какую жизнь прожил? Советую поступить так же.

– Нет, я хочу так прожить, как сказал.

– А по-моему, ты просто издеваешься и не хочешь ничего загадывать, – угадала фея, – ну, загадай, чтобы у тебя каждое утро яблоко на столе появлялось.

– Ага, – опасливо осклабился Пл., – и вы мне каждое утро на стол конское яблоко присылать будете, а то и не одно. Пока я один живу – это еще ничего, а вот невеста не поймет.

Фея зарделась:

– Не исключался такой вариант, – открылась она, хихикнув, – но не так страшно, если не понимает жена. Вот теща устроила бы тебе жизнь, как ты там сказал, полную печалей и скорбей.

– А на после смерти можно загадать? – вдруг придумалось Пл., и он заметил, как в удивлении дрогнуло хозяйкино лицо.

– Отчего же нет, – сказала фея, – вполне. По крайней мере это оригинально, хотя и бессмысленно.

– Давайте так поступим, – неотрывно глядя в ее черные глаза, сказал Пл., – пускай после смерти меня забудут, а потом вспомнят, это первое мое желание. Пускай в каждом месте, в городе ли, в деревне, где меня могут оценить, если я напишу что-нибудь, стоящее того, чтобы меня вспомнить... В общем, пускай там уже стоит паровоз, и...

– В смысле – "стоит паровоз"? – перебила его фея.

– Ну, не просто стоит на запасном пути, а стоит как памятник чему-нибудь, не мне даже, ну, как раритет какой-нибудь, дань старине, не знаю.