Таганка: Личное дело одного театра - [72]

Актер Г. Так вы хотите?

Ю. П. Да, лучше.

Актер Г. А мне кажется, это — газетно. Что-то пропагандистское.

Ю. П. Давай я тебе покажу этюдно. Если сумею убедить — бери. Неважно, что я не буду стихами читать. Я текст не помню.

(Ю. П. показывает, читая текст с голоса актера Г. Комментирует смысл произносимого и состояние Бориса.)

Ю. П. Смотри, какая фраза: «Безумны мы, если идем на поводу у черни». Вот вам пример: вы голодали — я все отдал. То-то, то-то, то-то… И что из этого вышло?

Какая была экспозиция до этого? Что-то с царем стряслось. Болен, наверное. Колдунов вызывал. А он выходит и открыто нам всем говорит, как есть.

Актер Г. Я могу и так сыграть…

Ю. П. Только так! А иначе — сильнее будет оперный певец. Ведь монолог написан гениально: он обрушивается на людей. И есть в нем момент неожиданности. На меня это действует сильно. У Пушкина часто бывают неожиданности. Даже у Сальери — «головного» человека. Когда он говорит: «Нет правды на земле…» Пауза. И открывает неожиданно: «Но нет ее и выше!» И я удивляюсь вместе с ним. А тут я вижу государя, который выходит и говорит страшные вещи. Мы только еще гадаем, что он скажет, а он пронзает нас. Он говорит: «У меня есть опыт огромный, есть система власти… Но что я могу?» Это он к нам обращается. А если ты будешь про себя говорить, не получится.

Актер X. Юрий Петрович прав. Так, как ты играл… Мы видим, что переживаешь, мучаешься… Но… А вот как Юрий Петрович показывал, это действует и заставляет меня думать о себе, что со мною происходит?

Актер Г. Хорошо, убедили.

Ю. П. Теперь, другой момент. Ты умеешь читать стихи. У тебя есть и чувство ритма, и можешь нести мысль. Но я хочу, чтоб ты во всей этой штуке открыл для себя новое.

Надо зачеркнуть напрочь весь наш опыт, как будто его нет. Только тогда мы сможем прорваться в новое качество. Это как Можаич [Б. Можаев] прибежал: «Вот молодец — за „Годунова“ взялся! Там такие мысли! Государственные мысли, зрелые!»

(Ю. П. смешно показывает восторги Б. Можаева.)

Этот монолог — как афоризм, это — заповеди властителя.

Реплика Ю. П. Любимова

Надо быть таким гениальным актером, как Чаплин, чтобы одной маской обходиться. Это он сумел всю жизнь на одном штампе прожить.

Актер Г. Тут есть некая опасность интонаций Пугачева [спектакль «Пугачев»].

Ю. П. Да. Но сбив надо делать точный и конкретный по мысли. («Достиг я высшей власти».)

(Ю. Я. читает начало монолога с растерянной интонацией… Актеры смеются и хлопают после блестящего показа Ю. П.)

Ю. П. Надо, чтобы я видел перед собой растерзанного человека. Не бойся показать себя в раздрыге. Ты — человек крепкий. Если б хилый был — была бы опасность сентиментальности. И ты можешь, не бойся, в конце плакать и говорить… На него накатило что-то… Ведь в музыке же Мусоргский сделал…[438]

(Ю. П. показывает арию Бориса.)

Ю. П. А-а-а! Чур-чур, дитя! Ему же видения являются все время. Совесть его мучает.

Актер Г. Я все понимаю. Давайте пробовать, как Вы говорите.

Ю. П. Только так. Я такой трактовки в театре не видел. Всегда показывают на сцене царя. Он умные вещи говорит. А тут ведь он не может убийства младенца себе простить.

Я был совсем молодым. Ехали мы со съемок. Лет двадцать мне было с чем-то. Выбежал на дорогу малыш за мячом. С картузиком. И шофер ничего не смог сделать. Раздавил его. Выскочил из машины и побежал. А толпа — за ним. Убить хотели. Он со страху вдруг остановился и встал как столб. Потом сел на асфальт и зарыдал. Волосы на себе рвал. И его народ не стал бить.

Актер Г. Ну, у меня своих приспособлений достаточно, чтоб сыграть…

Ю. П. А ты попробуй сам себя раздеть. Это не страшно. Хоть и при всех. Иначе защитная броня приспособлений будет сдерживать живое. И не думай сейчас о стихе. Ломай его вообще. Все равно не сможешь. «Я отворил им житницы… Дал продовольствия…» Ставь больше точек. Чтоб казалось, что у тебя тысячи примеров. И еще — ты сейчас держишь ритм, а ты специально не делай этого.

Актер Г. Не могу. Стихи прекрасные!

Ю. П. Стих все равно пробьется! И больше себя бичуй.

Актер Г. Я всех убил… Ах я блядь…[439]

Ю. П. Правильно, правильно… Когда живое — можешь и проматериться. Тут есть у него и моменты осознания («Да, чувствую: ничто не может нас успокоить…»)[440], и отказы[441].

Актер Г. (говорит в роли, продолжая монолог) Да что отказы…

(Смех актеров.)

Может быть, это и есть самое сильное покаяние…

(У актера Г. произошел качественный прорыв в роли. Монолог зазвучал искренне, глубоко.)

Ю. П. (актеру Г.) Вот. Так и надо. Молодец! ‹…›

Именно так и читай. Тут сейчас все ясно. Ведь это — сердцевина произведения. И мне кажется, ты сейчас почти совсем попал, когда сказал, выделив слово «случайно».

«Единое пятно, единое, случайно завелося…» Ведь это же легенда, насчет младенца. И Пушкин ничего не утверждает. Ведь может быть, Дмитрий сам наткнулся на ножик. Упал и наткнулся. Есть ведь подтверждения историков. Пушкин взял версию Карамзина. История — дело темное.

Как Твардовский рассказывал — Хрущев стучал по трем томам: «Вот скоро опубликуем — точное свидетельство об убийстве Кирова». А потом Хрущева сняли, и тома так и не опубликовали. А историки будут потом разбираться…