Таежный робинзон - [23]

— Он — таджик наполовину, — напомнил Ахмад.

— Это ты так думаешь, — спокойно отозвался Терентий. — А я думаю по-иному. Он был бы таджиком, если бы родился на твоей родине. Но он родился в тундре, он — ненец, и ничего другого он не должен знать. Он — сын другого народа, и будет жить так, как живу я, как жили все другие поколения до нас. Ты только мешать ему будешь.

Горячая волна злости ударила в голову Ахмада. Все вокруг почему-то окрасилось в розовые тона. Он вскочил и замахал руками перед лицом пожилого ненца.

— Я пойду с тобой. Я найду сына. Я отберу его у вас, — Ахмад выкрикивал все это, не вникая в смысл произносимых слов.

Терентий усмехнулся.

— Куда пойдешь? Где искать будешь?

— По имени найду, — запальчиво выкрикнул Ахмад.

Терентий рассмеялся.

— У нас каждый третий ненец — Иннокентий. А стойбищ в тундре сотни. Долго же тебе придется искать. И потом ты забыл, что тебе нельзя появляться среди людей. Снова можешь поменять свой адрес.

Злость разом оставила Ахмада. Он снова сел на ступеньку, сгорбился, обхватил голову руками.

— Что же делать теперь?

Терентий положил ему руку на плечо, дружески привлек к себе.

— Жить, Ахмад, продолжать жить. Раз ты не умер до сих пор, значит, для чего-то ты нужен этому миру. Вот и продолжай узнавать свою судьбу. Больше мы с тобой не увидимся, зачем расстраивать друг друга? Живи с сознанием, что ты оставил свой след на этой земле, выполнил свое предназначение. У тебя дети на родине, сын в Сибири. Разве плохо? Твой род продолжится, и так ли это важно — с твоим участием или без него?

Пожилой ненец говорил задумчиво, наверное, больше для себя, чем для сидевшего рядом истаравшанца, который на короткое время стал ему родным и с которым теперь они разойдутся навсегда. И как ни больно было Ахмаду, но он соглашался с Терентием. Простой оленевод не мог похвастаться высокой грамотностью, но он обладал житейской мудростью, в его речи была продуманная логика, и трудно было ее опровергнуть чем-либо.

Ахмад прижал руку к груди, намереваясь унять сердечную боль. Сердце билось неровно, его удары походили на трепыхание птицы, попавшей в силки, и Ахмад впервые подумал, что прожил большую часть жизни, и кто знает — сколько лет, месяцев, а может, дней осталось ему коротать в таежной глуши? Странно обходилась с ним судьба, она дарила ему короткие вспышки радости на фоне однообразного существования. Это походило на дальнюю грозу, когда молнии прорезали толщу черных туч, на мгновение освещали окрестности, но тучи при этом оставались неуязвимыми и медленно надвигались на затихшую тайгу. И, наверное, нужно примириться с этим, у каждого своя судьба и глупо примерять на себя чью-то чужую.

— Ты прав, Терентий, — с усилием проговорил Ахмад. — Ты все сделал правильно. Я не буду тебе мешать.

— Именно это я и хотел услышать от тебя, — согласился Терентий. — Ты разумный человек и еще раз доказал это.

Они долго сидели на крыльце, касаясь друг друга плечами. Говорить больше было не о чем, но их молчание было выразительнее пространных речей. Оба переживали чувство духовной близости, которая рождается после долгого выяснения отношений, когда на смену взаимным упрекам и обвинениям приходит понимание обоюдной правоты.

Незаметно наступила ночь, ясная и чистая, какая бывает только там, где небо не замутнено дымами и пылью. Большая круглая луна поднялась из-за гребня тайги и залила все вокруг серебристым светом. Казалось, отчетливо различаются даже метелки игл на высоких кедрах. Черные тени залегли у подножия таежных великанов, словно за тем, чтобы подчеркнуть прозрачность лунной ночи. Ни ветерка, ни звука, природа замерла в величественном спокойствии.

— Хорошо как, — еле слышно проговорил пожилой ненец. — Вот так должно быть и в отношениях между людьми, чисто и ясно, без лжи и обмана.

Ахмад молчал, погруженный в волшебное очарование лунной ночи. Да и о чем было говорить, самое важное сказано, а все остальное уже не имело значения.

Терентий поднялся с крыльца.

— Пойду я спать. Завтра рано нужно идти к моим олешкам.

Утром, когда Ахмад проснулся, Терентия в зимовье уже не было.

Ахмад Расулов продолжал жить в глуши сибирской тайги. Он делал все, что нужно было делать, чтобы успешно коротать долгие зимние месяцы, но делал это больше по привычке, без прежнего исступленного желания уцелеть, во что бы то ни стало. К нему пришло понимание тщетности человеческих усилий, и он примирился с этим. «Делай, что должен, говорили древние, и будет, что будет». Ахмад Расулов не знал этой истины, но в точности следовал ей.

Он не позволял тоске и унынию совладать с собой. По-прежнему не запускал свой внешний вид, чинил одежду и содержал ее в чистоте, из беличьих шкурок шил себе куртку и штаны. Они получались грубыми и жесткими, но отвечали своему предназначению. Коротко подрезал усы и бороду, хотя волосы на голове отросли и падали на плечи. Не любил смотреть на свое отражение в воде, он не узнавал этого человека, постаревшего и хмурого, на лице которого залегла сеть морщин, оставленных разочарованиями и бесконечным одиночеством. Больше он не искал себе друзей среди живых существ, слишком дорого обходилась ему разлука с ними.