Таежные встречи - [3]
Прошёл месяц. Мы уже успели испытать все прелести таёжной жизни: загорели, оборвались, набродились. Чтобы продолжать работу, нам нужно было вернуться в посёлок, сменить оленей, запастись продовольствием, одеждой. Как раз в день нашего возвращения в посёлок из второго рейса прибыл пароход «Комиссар». Было поздно, но мы не стали нарушать традицию посёлка и тоже вышли на берег. Толпа, удовлетворив своё любопытство, уже расходилась, но среди детей и грузчиков, оставшихся на берегу, мы увидели мужчину и женщину. По одежде и по багажу, состоявшему из вьючных ящиков, инструментов и спальных мешков, мы догадались, что это люди из какой-то экспедиции и что у них, видимо, нет приюта.
После приветствий и коротких расспросов я предложил им разместиться в нашем зимовье. Они охотно согласились, и мы, захватив багаж, покинули берег.
Он был ботаник, а она — топограф. Они имели задание — обследовать береговую полосу реки Нимелена и к осени должны были присоединиться к своей экспедиции.
Долго в ту ночь горел в зимовье огонёк. Мы сидели за развёрнутой картой, горячо обсуждая их маршрут. Я с любопытством наблюдал за ними. С каким неудержимым желанием они стремились в тот суровый, полный неизвестности край! Они не хотели задерживаться, чтобы основательнее подготовиться к походу.
— Зря торопитесь. Что вас гонит? — в один голос говорили им Лебедев и Мищенко, когда мы уже укладывались спать. — Не просто найти туда проводника, а без него — куда пойдёте?
В памяти моей ясно сохранилась обстановка того вечера и светлые образы молодых энтузиастов — исследователей богатств Родины, словно это было только вчера. Николай Петрович, так звали ботаника, был выше среднего роста и крепкого сложения. Слегка вьющиеся волосы небрежно спадали на высокий лоб. Ему было не более 27 лет.
Его спутницу все мы называли просто Верой. Она была комсомолка. Солнце и ветер сделали её лицо бронзовым. Когда она смеялась, а смеялась она заразительно и громко, мы любовались белизной её зубов и игрой маленьких глаз. Она была очень подвижна, заботлива. Утром она стала хозяйничать в зимовье. Сразу в помещении стало уютно, исчезли признаки холостяцкой жизни. Закончив приборку, она принялась упаковывать инструменты, приборы, проверять по списку, что нужно было отложить на первый случай, затем стала перебирать в ящиках, доставая банки, рыболовные снасти, соду для выпечки хлеба, иголки и всякую мелочь, необходимую в тайге. Но что бы Вера ни делала, она не теряла своей обаятельности. Все мы невольно подтянулись, и каждый старался чем-нибудь угодить ей. Как приятно звучал её голос в кругу закоренелых таёжников! Все мы стали необыкновенно ловкими и очень предупредительными. Но, когда я наблюдал за ней, мне казалось, что эта, на вид хрупкая и нежная девушка, попав в обстановку дикой природы, не выдержит борьбы с ней и не перенесёт невзгоды.
Готовились они поспешно. Нужно было достать хорошую лодку, собрать от местных эвенков сведения, запастись продовольствием, учесть всякие неожиданности, да мало ли что нужно знать, иметь с собою и помнить человеку, отправляющемуся в такое далёкое путешествие! Мы чем могли поделились с ними, и на третий день они были готовы отправиться в путь.
В посёлке им не удалось так быстро найти проводника, гребцов, и смелые путешественники решили плыть вдвоём, рассчитывая нанять их по пути в Тугурском стойбище.
Помню хорошо день их отъезда. Ранним утром, когда ещё на камнях, на траве и листьях берёз лежала влага — остатки ночного тумана, мы стояли на берегу против устья Нимелена и, прощаясь, крепко жали друг другу руки. Они отплывали в долблёной лодке — оморочке, и как только стали скрываться за обрывистым берегом реки, послышался мягкий бас Николая Петровича:
— До сви-дань-я!..
— До сви-дань-я!.. — будто эхо, разнёсся по реке звонкий голос Веры.
Из-за далёких хребтов выглянуло солнце. Всё вокруг встрепенулось, ожило, алмазным блеском заиграла роса на траве, на цветах и листьях деревьев. Отовсюду доносилось пение птиц и, казалось, ничто не омрачало нашим друзьям начало их интересного пути…
Прошло пять дней. После проливного дождя на долину легла тёмная ночь, и только изредка чёрное небо освещалось далёкой грозой. Мои спутники все уже спали. Я сидел за работой. Вдруг кто-то тихо постучал и дверь отворилась. В полосе света, словно привидение, показалась женщина. Она с трудом перешагнула порог и прислонилась к стене зимовья. Я вскочил и, от неожиданности, ещё несколько секунд стоял, не зная что делать. Женщина беспомощно продолжала опираться руками о стену. Ещё секунда и, не удержавшись, она медленно опустилась на пол и зарыдала.
Все вдруг проснулись и вскочили. Я подбежал к ней и узнал… Веру. Она продолжала рыдать. Казалось, много дней девушка терпеливо несла своё горе через испытания и муки, несла сюда, в зимовье, чтобы излить его нам.
Днепровский, Мищенко и Лебедев приподняли и перенесли её с пола на походную кровать. Не успел Пугачёв снять с неё промокший плащ, как я увидел на сером платье ужасный рисунок, — это были следы почерневшей крови.
— Он в лодке, может быть, ещё жив, спасите его… — чуть слышно, сквозь рыдания проговорила Вера.
