Та заводская проходная… - [4]

В первую же пересменку он огорошил меня вопросом: «Как вы относитесь к Путину?» Я поперхнулся дымом от неожиданности (таких вопросов мне еще никто не задавал на заводе, по «рейтингу» они у нас были гораздо ниже вопроса о зарплате), а откашлявшись, сказал, как на духу: «С осторожностью. Пока еще неясно, куда он повезет». Колунов стал яростно ругать новоиспеченного президента страны за поведение с подлодкой «Курск». Выяснилось, что он, Колунов, бывший морской офицер, хотя и не подводник, но прекрасно разбирается во всем этом субмаринном сумбуре. Все мне растолковал: никак не могло случиться то-то и то-то, а произошло на самом деле это и это (у меня, разумеется, тут же все в одно ухо влетело, а из другого вылетело)… А президент, такой-сякой, в Крыму отдыхает: не его, мол, компетенция, военные сами разберутся. Да Клинтон бы все бросил и примчался в первый день!.. Тут моя сигарета, слава Богу, закончилась…

Еще Колунов всякую пересменку шерстил Минория: такой-растакой: хам, пьяница и на руку явно нечист. Прямо странно: как он так быстро во всем разобрался?.. Что я мог возразить? В первый раз поддакнул, во второй смолчал, а в третий нашел-таки что возразить. Хорошо, сказал, поставят другого: и не дурак, и не пьяница, и честняга, — лучше ли нам станет? Еще вопрос!.. С Минорием хоть пошутить можно, по-человечески потрёкать… И незлопамятный человек, на себе проверил: разругаешься, бывало, вдрызг, а на следующем дежурстве — улыбается, руку жмет, забыл все худое. А это ведь не пустяк в нашей работе — добрые отношения… Вижу: не понравилось Колунову мое плевакство, кониевство — улыбается криво…

Так я стал защитником своего «классового врага». Кто бы мог подумать!

Но до защитника президента, Бог хранит, еще не докатился…

«Небольшая группа кликуш, шайка». Что бы это могло быть? Гммм. Истерики — бандиты… А есть же словцо в русском языке, сливающее две эти «разнородные жидкости». Русский язык богат. Страшно богат! А сейчас, когда в него хлынули всевозможные «шопы», «менеджеры» и «дистрибьютеры», — еще страшнее…

Дверь проходной заскрипела… Нет, это, пожалуй, не скрип, а… скрежет… Вновь неточно! Есть же слово… но не в этой дырявой башке. Я снял очки, бросил их и ручку на кроссворд в газете и с презрением отодвинул все от себя…

Работа на проходной, факт, подавляет мой дух, выхолащивает душу, от которой к утру почти ничего не остается… Не знаю, может, это и в пользу, так иногда кажется. Надо же на время пустеть, опорожнять душу для нового…

В окне нарисовалась кряжистая, коротконогая фигура Минория Степановича. В ширину она была немногим меньше, чем в высоту. Черную сверкающую куртку из искусственной кожи туго распирал его шарообразный живот. Нашел же где-то одёжу под свой «животный» размер!.. Когда-то Минорий жаловался мне: двадцать стеганок перемерил на складе, и ни одна не подошла. Те, что впору, не застегнуть, а которые застегиваются — до колен, как в цирке у клоуна… Не учитывает спецодёжная промышленность размер живота моего шефа…

Заложив руки за спину, он медленно, степенно удалялся по бывшей «аллее славы» у проходной, где когда-то на фанерных щитах висели портреты ударников труда. (Сейчас — ни ударников, ни славы, но, по сути, если приглядеться, все то же, что было лет пятнадцать назад… особенно касательно «труда»…) Нет, есть в Минории какая-то авантажность, и он это наверняка знает, следит за собой. Откопал где-то черную матерчатую фуражку с пузырчатым верхом, в которой он тянет не меньше чем на члена Политбюро… Жуткая фуражка, хорошо, хоть не всегда ее надевает, лишь по особым случаям… Когда он где-нибудь близ проходной разговаривает с г-ном Лимановым, тоже весьма импозантным человеком, да еще на две головы выше Минория, то со стороны трудно, вероятно, угадать, кто из них кем командует…

По главной аллее к въездным воротам приближалась большая ватага. Широкие стволы тополей мешали мне в окно определить ее «цеховую принадлежность». Вышел наружу, на крыльцо. Впереди шагали под ручку мои любимицы, три подружки-крановщицы из формовочного цеха. Высокие как на подбор. В центре была моя соседка по коммуналке Таня Макарова. (Ну, эта, крановщица, такая рослая, красивая, сказал раз ночной сторож формовочного цеха Мишель Сниткин, и я едва мог добиться, кого из них он имеет в виду.)

Лица всех трех подруг (да замужние все давно, не зарьтесь) при моем появлении на крыльце засветились улыбками. И мое усатое-брадатое тоже небось расцвело. Тут, друзья мои, признаюсь, роман. Со всеми тремя… Правда, лишь визуально-астральный, вроде как у Сальвадора Дали в старости. Но разве это пустяк?.. Ближе ко мне шла самая стройная, гибкая из них… забыл ее имя, да, пожалуй, и не знал, но не забыл, как прошлым летом она вышла мне навстречу из булочной на Тухачевского… в коротеньких джинсовых шортах с бахромой, в маечке, открывающей полоску загорелого живота… как мы поздоровались влюбленными улыбками… я еще, вопреки обычаю, оглянулся: идеально стройные ножки, осиная талия — шедевр зодчества…

Въездные ворота были чуть приоткрыты — одному человеку пройти. Я сделал шаг назад, в конторку, и нажал на одну из кнопок. Железные створки ворот с легким скрипом раздвинулись — достаточно, чтобы пропустить, не разлучая, моих подружек. Эта пустяковая любезность была вознаграждена букетом свежих улыбок, помахиванием рук и Таниным резюме (последнее слово всегда за ней): «Спасибо, Валера!» Я был счастлив. Много ли нужно человеку в районе российского «уровня смертности» для мужчин?!