Та, далекая весна - [69]

Трудно примириться со смертью Стрельцова.

«Ведь он же хотел учиться. Учиться!»

Есть что-то в этом уходе в небытие близкого человека такое, чего не может постигнуть разум. Он жил, любил жизнь, к чему-то стремился — и вот безвольно лежит, и все для него кончено. Но ведь он мог бы… Мог бы сделать так много. И ничего больше не может…

Под ногами людей шуршали вороха опавшей листвы. Последние, ярко окрашенные листья срывались с веток и, крутясь, летели к земле.

Черная, казалось, бездонная яма ждала Митю Стрельцова под корнями старой, покривившейся березы. Будущим летом низко свисающие плакучие ветки оденутся зеленой листвой и, как шатром, прикроют земляной холмик.

Глухо застучала земля о доски гроба…

Молча расходились с кладбища.

— Ты прости, Бойцов, — сказал Ивану, выходя из кладбищенских ворот, секретарь укомола Паша Власов, — нет сегодня сил о делах разговаривать. Давай встретимся завтра.

Власов недавно приехал в уезд, и с ним Иван близко еще не встречался. И вот он сидит перед столом секретаря укомола. Секретарь невысок ростом, очень подвижный, живой. Особенно заметен на его лице нос длинный, тонкий. И все время меняется выражение глаз: то вдумчивое, внимательное, то веселое, с лукавой смешинкой, то строгое, требовательное.

— От масс оторвались, други милые, — говорил он Ивану, выслушав рассказ о делах и трудностях крутогорских комсомольцев. — Побили парни твоего Федота, и правильно сделали.

— Как это — правильно? — возмутился Иван.

— Говорю — правильно. Комсомол не секта, а вы отгородились комсомольскими билетами от людей. Надо было поднять всю молодежь против самогонщиков и монашек. Как это тебя самого не исколотили?

— Попробовали бы! — самоуверенно усмехнулся Иван. — У меня револьвер в кармане.

— Вот это совсем ни к чему, — очень серьезно сказал Власов. — Это не метод общения с массами. Пойми, Бойцов, прошло время пистолетов и прочей шумихи. Другое теперь требуется: от агитации нужно переходить к углубленной пропаганде. Время лозунгов миновало: самыми зажигательными речами мало чего достигнешь. Религию громкими криками тоже не возьмешь, задача — обоснованно, на научных данных разъяснять ее антинародное, вредное существо. Учиться вам, друзья, нужно. Ох, как нужно!

— Мы учимся: «Азбуку коммунизма» почти всю прочитали и усвоили.

— Это, конечно, неплохо. Читайте, усваивайте. Только мало этого — всерьез учиться надо, образование надо получать. Без этого дальше не двинемся.

«И этот об учении, — несколько досадуя, подумал Иван. — А работать кто будет?»

— Сейчас две задачи перед союзом молодежи: овладеть массой молодежи, вовлечь лучших в свои ряды, — продолжал Власов. — И второе — углубленная пропаганда вместо лозунговой агитации. Больше нужно делать докладов, читать серьезных лекций. А вы к этому подготовлены?

Конечно, не подготовлены. Кто же из крутогорских комсомольцев сумеет сделать доклад, тем более прочитать лекцию! Иван вроде бы образован больше других: все-таки премудрости науки за седьмой класс своими силами с помощью матери он одолел, но ведь очень этого мало, чтобы самому читать лекции.

В городе на этот раз ему повезло. Вечером в комсомольском клубе он прослушал лекцию «Как человек создал себе бога». Хорошая была лекция. Ивану очень понравилась. Главное — все в ней ясно: прослушает ее любой из верующих и сразу уразумеет, что бог и религия — выдумка самих людей, запуганных явлениями природы и порабощенных социальным неравенством.

«Вот пересказать такую лекцию — и конец всякому дурману», — подумалось Ивану.

Он даже записал, что успел, из лекции. Раз надо читать лекции, делать доклады, ему, секретарю, и начинать!..

Нахмурилось небо, до земли опустились тяжелые тучи, подул пронизывающий северный ветер, когда на другое утро Иван отправился домой.

Надо было пройти мимо кладбища. Мимо пройти Иван не мог и свернул в каменные ворота.

Злой ветер срывал сохранившиеся листья и метал их между могил. Ярко-красные и бордовые — кленовые, лимонно-желтые — березовые, они уже сплошь засыпали свежий холмик под старой березой.

Взглядом Ивану хотелось проникнуть под толстый слой земли, навсегда скрывшей от него товарища Стрельцова, друга Митю.

Немного прошел по жизни Иван Бойцов, а на пути уже две могилы близких друзей, тех, что открыли ему большую дорогу в жизнь: Стрельцов научил жить мечтой о будущем, Сергунов — ненависти и непримиримости к врагу.

Отяжелевшие тучи не выдержали и пролились мелким холодным дождем. Дорога размякла, осклизла. Грязь цеплялась за лапти, налипая на них тяжелыми пластами.

Только в сумерки Иван добрался до волостного села. Ни в волкоме, ни в волисполкоме никого уже не было. Не стояло у коновязей ни одной подводы: значит, на попутчиков нечего рассчитывать.

Ветер немного стих, но похолодало еще сильнее. Меж каплями дождя замелькали белые пушинки. Можно бы заночевать в волости. Постучись в любую избу — пустят до утра переспать. Но дома все-таки лучше. Отдохнув на почте, Иван двинулся дальше.

Немного погодя снег повалил густыми хлопьями и закрыл все кругом белой завесой. В нескольких шагах ничего не увидишь. Холод перешел в мороз. Он сразу схватывал падающий на землю снег, покрыл хрупким ледком лужи, подсушил грязь. Идти стало легче, но мокрый пиджак быстро оледенел, стал жестким, как панцирь. Холод лез под одежду и вызывал противную дрожь. Чтобы согреться, Иван зашагал быстрее.