Та, далекая весна - [17]
— Актеры! Скажешь тоже! Чего ж актер будет себе палец рубить?
— Да он и не рубил вовсе. Просто так снято…
— Что я, слепой? Не видел сам? — обиделся Колька. — Как тяпнул топором, так и напрочь.
И никак не мог помириться Колька с тем, что на экране все не настоящее, что его вроде как обманули…
…Поиски Стрельцова начали с утра.
В уездном исполкоме секретарь, не отрываясь от какой-то бумажки, хмуро бросил:
— Я слушаю.
— Нам Стрельцов нужен.
— Какой Стрельцов? В уисполкоме такого нет.
— Мы не знаем, где он работает. Он с продотрядом к нам в Крутогорку приезжал, — объяснил Иван.
— Раз с продотрядом, так он, наверное, в упродкоме, — оторвал глаза от бумаг секретарь и посмотрел на ребят. — Кажется, есть такой Стрельцов в продкоме. Только они там ликвидируются. Но все же зайдите, может, он еще там. Это в нашем здании, этажом ниже.
В комнате упродкома народа было мало. Вернее, всего один человек, парень чуть старше Ивана в заломленной на затылок фуражке сидел, развалясь, на стуле, курил огромную самокрутку и лихо сплевывал в угол.
— Чего вам? — строго спросил он.
— Нам Стрельцова надо видеть.
— Ишь ты — Стрельцова! — почему-то усмехнулся парень. — Нет его. Был Стрельцов, да весь вышел.
— А где он?
— А ты что за птица? Почему это я тебе должен отчет давать? — Парень сплюнул через зубы и вызывающе уставился на Ивана.
Иван вспыхнул было и кулаки сжал: «Чего он задается?», но сдержался.
— Стрельцов нам очень нужен. Он у нас в селе с продотрядом был.
— Вон что! — расплылся в усмешке парень. — Пощипал, стало быть, вас.
— Нас щипать нечего, — не выдержав, крикнул Колька; видно, и его задел вызывающий тон парня. — Кулаков щипали.
— Все вы там одинаковые, — пренебрежительно бросил парень. — Мелкобуржуазная стихия.
— Сам ты… — вспыхнул Колька, но Иван остановил его:
— Подожди, Колька! — и, сдерживаясь, настойчиво повторил: — Нам нужен товарищ Стрельцов.
— Зачем он тебе?
Тон и повадки парня совсем не располагали к откровенному разговору.
— Надо. Дело к нему важное.
— Нету Стрельцова. В командировке и приедет не скоро. Все. Я вас больше не задерживаю. — Парень отвернулся.
Что оставалось делать?
Стрельцова нет. Надо хотя бы найти газету с декретом о налоге.
В городе одна небольшая лавочка, где седенький старичок торгует газетами, старыми журналами и брошюрами на желтой оберточной бумаге. Этого старика Иван знал давно: еще живя в городе, они с матерью иногда заходили к нему в лавочку, чтобы купить «Ниву» или «Русское богатство».
— Нельзя ли у вас найти газету, где декрет о продналоге напечатан? — обратился к нему Иван.
— Ишь чего захотел! Эта газета больше месяца назад была, и сразу ее расхватали. Теперь ее, братец, ни за какие деньги не купишь.
— Где ж ее достать? Нам очень она нужна, Может, знаете, где?
— Да почитать-то, наверно, в библиотеке можно. Только отдать вам ее там не отдадут.
— А нам обязательно в село надо принести газету. Как же быть?
— Вот уж не знаю, — задумчиво почесал седую бородку старик. — Уж ежели вам так нужно, идите прямо в уком партии большевиков. Газета — не знаю, есть ли там, а слышал я, что получили они брошюру Ленина о продовольственном налоге.
— Ленина?
— Слыхал, так. В продажу пока такой брошюры не давали, но, говорят, получена.
— Пойдем в уком большевиков, — дернул Иван Кольку за рукав.
— А если выгонят? — заколебался Колька. — Ведь большевики.
— Ну и что? Выгонят — уйдем.
— А если в Чека посадят? — Глаза у Кольки стали совсем круглыми.
— Дурак! За что нас сажать?.. Пошли.
Опять они в том же большом белом здании. Раньше в нем было духовное училище, а теперь размещались все уездные учреждения.
В уком поднялись на самый верх — на третий этаж. Вошли. Большая комната с несколькими столами, покрытыми старыми газетами, в беспорядке стоят разнокалиберные стулья. И никого нет. На двери в соседнюю комнату — надпись чернилами на куске картона: «Секретарь укома РКП(б) тов. Полозов».
Иван, осмелевший от неудач, решительно дернул ручку двери.
В небольшой комнате, темноватой и какой-то необжитой, — стол и несколько стульев. За столом человек. Невысокий, коренастый, в черной косоворотке, перехваченной широким солдатским ремнем. Темные волосы зачесаны назад. Прижав к уху телефонную трубку, он внимательно слушал. Лицо его было сосредоточенным и неприветливым, лоб перерезала суровая морщина, глаз не разглядеть под насупленными бровями.
«Это, наверное, и есть самый главный из большевиков — сам Полозов», — подумал Иван и сразу оробел.
— Можно войти? — каким-то пискнувшим голосом спросил он.
Полозов, покосив на них глазами, махнул рукой не то приглашая, не то выгоняя. Ребята замялись в дверях.
А Полозов вдруг сердито, ледяным тоном сказал в трубку:
— Все это я уже слышал. Вагоны нужны сегодня. Хлеб должен быть отправлен ночным поездом. Подробности, как говорят, в Чека. Понятно?.. Ну, и хорошо…
Опять Чека! Холодок пробежал по спине. Подумалось, что напрасно они вломились сюда, и Колька дергает сзади за полу — из комнаты тянет.
А Полозов, положив телефонную трубку, самым обыденным, даже каким-то домашним голосом спросил:
— Вы чего, ребята?
— Нам брошюру нужно, — смущенно пробормотал Иван.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».