Та, что стала Солнцем - [32]

Монах посмотрел на ряд голов на пиках. Глаза его широко раскрылись.

– О! Но этот монах действительно монах. – Затем он упал на колени. Ма подумала, что он собирается просить сохранить ему жизнь или заплачет, но она услышала слова. Он пел молитву.

– О, ради… – произнес Малыш Го, лицо его сморщилось от раздражения. Он потянулся к мечу, но не успел вынуть его из ножен, как Ма бросилась к нему и схватила его за локоть:

– Он и правда монах! Слушай!

Малыш Го бросил на нее убийственный взгляд и выдернул руку:

– Он просто пердит ртом.

– Нет, это сутра Сердца![15] – прошипела Ма. – Как ты мог не узнать? Думай, Го Тяньсюй. Если Сияющий Принц – это знак, что Небо к нам благоволит, как долго, по-твоему, это продлится, если ты будешь казнить монахов на каждом шагу?

– Ты знаешь сутры, а ты не монахиня, – угрюмо ответил Малыш Го.

– Посмотри на его одежду! И ты думаешь, он ради развлечения выжигал эти узоры на голове? – Они уставились на поющего монаха. На его склоненной голове виднелась сетка круглых шрамов, будто кто-то приложил к ней раскаленный докрасна коврик под горячие тарелки, расшитый бусинами. Его юное лицо светилось от напряжения и сосредоточенности. На мгновение Ма приняла это напряжение за страх, пока не встретилась взглядом с его темными глазами. Его взгляд, совершенно бесстрашный, потряс ее. Именно в тот момент она поняла, что это было за напряжение. Это была уверенность: полная поглощенность, почти религиозная сосредоточенность человека, который отказывается верить в то, что исход будет не таким, какого он желает.

В душе Малыша Го при виде доверчивого выражения на лицах толпы, наблюдающей за монахом, явно шла внутренняя борьба: стремление не потерять лицо боролось в нем с заботой о следующих жизнях.

– Прекрасно, – произнес он. От его тона Ма поморщилась; Малыш Го славился упрямством: он не заплачет, пока не увидит гроб, а когда его загоняют в угол, обижается. Монаху он сказал:

– Ты думаешь, что здесь нужны бесполезные люди? Это армия, здесь все сражаются. Надеюсь, твои монастырские клятвы этого не запрещают.

Монах прекратил петь:

– А если запрещают?

Малыш Го несколько мгновений смотрел на него, потом подошел к ближайшему командиру подразделения, схватил его меч и бросил монаху. Монах тут же уронил его в лужу. Малыш Го с едким удовлетворением произнес:

– Если он настаивает на том, чтобы остаться, поставьте его в головной отряд! – и зашагал прочь.

Это была его месть, разумеется. Головной отряд, составленный из самых никчемных рекрутов, существовал исключительно для того, чтобы принять на себя град стрел монголов, с которого начиналось любое столкновение. Дня монаха это была верная смерть, и даже Небо не сможет обвинить в ней Малыша Го.

Толпа рассеялась, а монах остался счищать грязь с одежды. Ма увидела, что ростом он не выше, чем она, и худой, как стебель бамбука. Она с удивлением поняла, что он еще почти мальчик, и это не вязалось с тем, что она в нем увидела.

– Уважаемый монах, – сказала она, вручая ему поводья, – может быть, в следующий раз вам следует научиться ездить верхом до того, как выиграть коня.

Монах поднял глаза. Ма во второй раз испытала потрясение: его лицо было таким светлым и солнечным, что она поняла, что раньше ошибалась. В нем совсем не было напряжения, казалось даже, что он не понял, что избежал одной смерти только для того, чтобы встретить другую.

– Это предложение помощи? – спросил он, явно обрадованный. – Или… вы умеете ездить верхом? – Он оценивающим взглядом посмотрел на круглое, как блин, лицо Ма, потом на ее большие ступни. – О! Вы не из наньжэней! Вы из племени кочевников-сэму[16], конечно, умеете.

Ма удивилась. Конечно, она была сэму: ее отец был генералом династии Великая Юань, а генералами были или монголы, или люди из касты сэму, степных кочевников и людей с запада. Во всей империи Великая Юань был только один генерал из наньжэней, и все знали, кто это. Поэтому монах оказался прав, но он увидел это с первого взгляда.

Он широко улыбался ей.

– Имя этого скромного ученика – Чжу, уважаемая госпожа наставница. Пожалуйста, научите его!

Сама наглость этой просьбы заставила ее расхохотаться:

– Слишком смело! Это было бы чересчур обременительно. Позвольте мне кое-что вам сказать, господин Чжу. Просто берите вашего коня и уезжайте. Вам не кажется, что так вы дольше проживете? – Качая головой, она погладила коня (он попытался ее укусить) и пошла прочь.

За ее спиной раздался вопль: конь потащил монаха за собой. Она ощутила укол жалости. И в головном отряде Красных повязок, и в странствии по сельской местности, полной бандитов, какие шансы у бродячего монаха выжить? Но, с другой стороны, во времена столкновения мятежников с империей, которые только и знала Ма в своей жизни, выживание никому не гарантировано.

Ма стояла в дальней части тронного зала Первого министра, прижимая к себе чайник. Поскольку Аньфэн никогда не был столицей до того, как его заняли Красные повязки, это был не настоящий тронный зал – и, разумеется, не настоящий дворец. Когда мятежники, которые потом стали Красными повязками, много лет назад отвоевали Аньфэн у Великой Юань, большая его часть сгорела, в том числе и резиденция губернатора. В результате Первый министр Лю Футон руководил движением из большого, но ветхого двухэтажного деревянного здания с несколькими внутренними дворами. Тронный зал первоначально был храмом предков, и в нем до сих пор стоял запах ладана и сухих мандариновых корок. На темных стенах цвела белая плесень. На возвышении в передней части комнаты сидел Первый министр на меньшем из двух тронов. Белая борода и бегающие глазки над потертым воротом одежды делали его похожим на злобного зимнего горностая, страдающего паранойей. Рядом с ним сидел Сияющий Принц.