Та, что стала Солнцем - [118]

Она вспомнила о своей таинственной способности видеть мир духов – способности, которая у нее появилась в тот момент, когда она стояла у могилы своих родных и впервые почувствовала страстное желание выжить. Способность, которой не было больше ни у кого другого на свете, кроме неземного ребенка, Сияющего Князя. А это означало, что они чем-то похожи.

Так же как она поступала много раз прежде, она обратила взор внутрь себя. Она глубоко погрузилась в изувеченное тело, которое было телом не Чжу Чонбы, а другого человека – совершенно другого существа. Она всегда так поступала, когда искала нечто такое, что ощущала как чужеродное – то семя величия, которое внедрилось в нее из-за ложного понимания, будто она другой человек. Но теперь, когда она посмотрела, она увидела то, что было там все время прежде. Не красную искру старых императоров Сун, но свою собственную решимость, свою мечту. Ее желание было таким сильным, что вылилось за пределы ее физической формы и переплелось с пульсом и вибрацией всего того, что ее окружало: и мира людей, и мира духов. Раскаленная добела мечта. Она сияла. Сияла собственным чистым, непрерывным светом, и хотя она знала ее так же хорошо, как любую другую часть себя, от осознания того, что это такое, у нее дух захватило. Белая искра, которая превратится в пламя…

«И она принадлежит мне».

Чжу сидела на кровати и пила целебный суп Ма; отказавшись от ложки, она пила его прямо из чашки, поставив ее на левую ладонь, когда раздался стук в дверь и вошел Сюй Да. Он сел на табурет рядом с постелью Чжу и смотрел на нее с явным облегчением на лице.

– Маленький брат, ты хорошо выглядишь. Я беспокоился.

Чжу подняла лицо от чашки и поставила ее, что было сложно сделать, не пролив суп. Она улыбнулась ему. Ему она была обязана жизнью, но об этом не нужно было и говорить. Вместо этого Чжу сказала:

– Ма Сюин сказала, что, после того как генерал-евнух увел свою армию, ты сам нес меня всю дорогу до Аньфэна.

– Нес? На руках? Как романтично. На самом деле я просидел в фургоне рядом с твоим телом, похожим на труп, все шестьсот ли дороги и молился, чтобы оно не перестало дышать. Тебе повезло, что я провел все годы своего школьного обучения, разучивая молитвы. – Он говорил весело, но лицо его оставалось грустным: он вспоминал. Чжу поняла, как это должно было быть тяжело для него. И для него, и для Ма Сюин, двух человек, которые ее любят.

– Ты почти не учился! – сурово сказала она. – Просто чудо, что учитель Дхармы позволил тебе пройти посвящение. Но, наверное, ты делал кое-что правильно, раз Небеса не смогли тебе отказать.

– Тебя спасли не только молитвы. – И, словно делая признание, он прибавил: – Я думал, что ты умрешь.

– Это выглядит обоснованным предположением, судя по тому, что мне все рассказывали.

– Я думал, что справлюсь, пока у тебя не начался жар. Но мне нужна была помощь…

– Чья? – спокойно спросила Чжу.

– Цзяо Юя. И он действительно помог: утыкал всю тебя иголками и дал лекарство, и ты выкарабкалась, – сказал Сюй Да. Помолчал. – Но теперь он знает. О тебе.

Чжу осторожно снова легла. Боль нарастала и пульсировала.

– Да. Сначала ты, потом Ма Сюин, а теперь Цзяо Юй. Ты не слышал, что нужно, чтобы три человека рассказали о тигре, чтобы все в него поверили?[36]

Сюй Да стал смертельно-бледным.

– Если нужно, я его убью, – тихо произнес он.

Чжу понимала, что он бы это сделал, как и понимала, что это будет худшим из всех его поступков. Другие убийства уже несомненно заслужили ему неприятные последствия в будущих жизнях, но предательство и убийство одного из своих, понимала Чжу, будет преследовать его в этой жизни. Мысль о его страданиях вызвала в ней прилив яростного стремления защитить его. Она спросила:

– Он еще здесь?

– С самого утра.

– Значит, не сбежал, хотя знал, что знание моей тайны угрожает его жизни. Следовательно, он понимает, как важен для моего успеха. Он думает, этого достаточно, чтобы защитить его.

Каким бы ценным ни был Цзяо, ее первым инстинктивным желанием было уничтожить его. Много лет назад она заколебалась и не сделала того же с наставником Фаном, но это было до того, как на ее руках появилась кровь. Она могла бы очень легко убить Цзяо и сомневалась, что ее бы мучила совесть.

Но сейчас ситуация другая, не такая, как с наставником Фаном. О, осведомленность Цзяо заставила ее покрыться гусиной кожей; она воспринимала ее как осквернение. Если слух о ней разлетится, это изменит ее жизнь так, как она даже вообразить себе не может. Но для нее перестало быть самой страшной угрозой, что Небеса узнают, она – не Чжу Чонба, и превратят в ничто. Этот страх исчез. Она уже смотрела в лицо небытия и выжила, когда Чжу Чонба был уничтожен и Небеса уже видели ее собственную сущность.

Это означало, что знание Цзяо имеет значение только для людей, а не для ее судьбы и Небес, и поэтому она сможет контролировать Цзяо.

Она мрачно произнесла:

– Предоставь его мне.

Несмотря на то что у Чжу было только две раны (или три, если считать выходное отверстие колотой раны), боль, как ей казалось, была повсюду. Еще хуже то, что она никогда не была одинаковой: в одни дни она была грызущей, в другие – пульсирующей и ломающей. Постоянной была только боль в руке. Она всегда жгла. Чжу мысленно очертила границы фантомной руки. Почему-то она до сих пор ощущала несуществующие пальцы, сжимающие меч Оюана.