Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт - [88]

Мой отец был богатый помещик, владения его находились в окрестностях Сепени. Я изучал медицину. Занимался я так напряженно, что изрядно подорвал свое здоровье, и врачи порекомендовали мне путешествовать, дабы сменить обстановку и климат. Я отправился в Италию. И в Пизе встретил ту, которой сразу же отдал и свое сердце, и жизнь. Она была со мной в Риме, в Неаполе. О, это было путешествие, в котором любовь придавала городам еще большую красоту. Мы прибыли в Геную, и я собирался увезти ее в Венгрию, представить родителям и жениться на ней, как вдруг в одно ужасное утро обнаружил ее рядом с собой мертвую…

* * *

Старичок на миг прервал свой рассказ. А когда продолжил, голос его дрожал еще больше, чем прежде, и мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова.

* * *

— Мне удалось скрыть смерть моей возлюбленной от гостиничной прислуги, но для этого пришлось прибегнуть к хитростям, что впору убийце. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня бьет дрожь. Никто ни в чем меня не заподозрил, все решили, что моя подруга уехала ранним утром.

Не буду рассказывать вам о тех ужасных часах, что я провел рядом с телом, которое укрыл в сундуке. Короче, операцию по бальзамированию я произвел так, что никто ничего не заметил. Разумеется, мне весьма в моих обстоятельствах поспособствовало то, что это был большой отель: множество народу, все время приезжают и уезжают постояльцы, определенная безличность людей, живущих в гостинице…

А потом была дорога обратно и беспокойства, связанные с таможней, но, слава богу, я прошел через нее без особых затруднений. О сударь, это воистину чудо!.. Домой я вернулся бледный, худой, совершенно неузнаваемый.

В Вене я купил у одного антиквара каменный саркофаг из какого-то знаменитого, толком не знаю, собрания. Дома мне позволяли делать все, что вздумается, не вмешиваясь в мои занятия, и никого не удивило ни количество, ни тяжесть багажа, который я привез из Италии.

Я собственноручно выбил надпись АДОРАТА и крест на саркофаге, в который положил обернутое полотнищем тело моей возлюбленной…

Ночью я с огромным трудом перевез останки моей любимой на поле по соседству и похоронил, и только я один знал, где она погребена. Каждый день я приходил туда молиться.

* * *

Прошел год… Мне пришлось уехать в Будапешт… Каково же было мое отчаяние, когда, возвратись через два года, я увидел, что на том месте, где я схоронил сокровище, которое любил больше жизни, стоит завод!.. Я почти обезумел и едва не наложил на себя руки после того вечера, когда к нам пришел священник и поведал мне, как, копая котлован под завод, рабочие нашли саркофаг христианской мученицы римской эпохи по имени Адората и что драгоценную эту раку перевезли в скромную деревенскую церковь.

Поначалу я собрался было открыть священнику его ошибку. Но потом раздумал, решив, что в церкви смогу видеть мое сокровище когда захочу.

Любовь подсказала мне, что моя возлюбленная вполне достойна почестей, какие ей воздают благочестивые верующие. Да я и сегодня в этом уверен, ибо она была прекрасна, обладала неповторимой прелестью и умела так беспредельно любить, что, возможно, и стало причиной ее смерти. Притом она была добрая, мягкая и набожная, и, если бы не умерла, я женился бы на ней. И я решил: пусть события идут своим чередом, а любовь моя превратилась в религиозное поклонение. К той, которую я любил, приходили паломники. Потом ее причислили к лику блаженных, а через пятьдесят лет после обнаружения тела канонизировали. Я поехал в Рим, чтобы участвовать в церемонии канонизации, и это было, пожалуй, самое прекрасное зрелище, какое мне довелось видеть.

Благодаря причислению к лику святых моя возлюбленная вознеслась на небо. Я испытал радость, подобную той, что испытывают ангелы в раю, и как можно скорей вернулся сюда, чтобы наслаждаться самым возвышенным и небывалым счастьем — молиться перед алтарем святой Адораты…

* * *

…С глазами, полными слез, элегантный старичок уходил, постукивая по земле тростью с коралловым набалдашником и шепча: «Святая Адората… святая Адората…»

ВОСПОМИНАНИЯ ВСЛУХ © Перевод И. Шафаренко

Морису Рейналю^{214}

Как-то раз я был в Лондоне и остановился в одном из пансионов с доброй репутацией; мне отвели вполне комфортабельную комнату, где я прекрасно спал всю ночь.

Но утром я проснулся очень рано от разговора в соседней комнате за стеной.

Беседа шла на американском английском с отчетливым мягким западным акцентом. Разговаривали мужчина и женщина, и оба говорили очень страстно.

— Олли, почему вы уехали, не предупредив меня? Почему? Почему?

— Почему, Чизлам? Потому что моя любовь к вам связала бы мою свободу, а свобода мне дороже любви.

— Значит, моя золотоволосая Олли, вы меня любили, и эта любовь — причина того, что я вас потерял?

— Да, Чизлам! Я бы в конце концов уступила вашим настояниям и вышла за вас замуж. Но, сделав это, я отказалась бы от своего искусства…

— О, неистовая Олли! Я все равно буду вас ждать! Всегда!

Диалог продолжался в том же тоне: гордая и независимая Олли упорно отказывала матримониальным и любовным предложениям Чизлама.

Поскольку я хорошо знал англосаксонскую чопорность, я сначала удивился тому, что в приличном пансионе терпят ночной визит женщины к постояльцу. Но потом забыл об этом.