Т. 1: Стихотворения - [36]

Царство грязи и царство сирени,

И стоит гармонический мир,

Композиция света и тени.

* * *

В огромном, царственном, торжественном саду,

Склонясь к лиловому тюльпану,

К пурпурным ирисам… Ни про мою беду,

Ни о твоей беде — не стану.

Здесь фиолетово-сиреневый нарцисс,

Так ярко мотылек желтеет,

И солнце золотит воздушный кипарис

Геометрической аллеи.

Здесь роза клонится тяжелой желтизной,

Пион багряно-фиолетов,

И все равно, что этот пышный зной –

Над усыпальницей скелетов.

* * *

Тем более, что так недолговечно-розово

(На мимолетно-золотистом) —

Непрочным волшебством заката позднего,

Мерцанием, зелено-смутным, озера,

Лучом, разлившимся по листьям…

Тем более, что скоро ночь, но тем не менее

Раскрылись розы, точно от прикосновения,

В японском садике, где ручейки с пригорка.

Прохладным сном — в Японии? В Армении?

В Норвегии? — Неслышным ветром синего фиорда

(И полночь, будто синее растение)…

О, восхитись, хоть ими, на мгновение!

Мне захотелось не иронии, а пения,

Волшебно-дивного восторга.

* * *

Взлетали фонтаны — светлые всадники.

Голубь уселся на мраморном темени древнего грека

символом мира и Духа. Белка метнулась

вниз по стволу и лучу – вышло вроде невзрачной

кометы

(хвост у кометы пышней, но откуда возьму я комету?).

Мальчик нагнулся и кинул в озеро камушек плоский,

который вдруг ланью запрыгал, тонуть не желая.

Собака из озера выплыла, и на асфальте аллеи

следы темно-влажные лап казались цветами,

каждый в четыре, смотри, лепестка (это «счастье»?).

И ласточки ножницами живо живыми кроили

летнее небо. Ласточки, где бы найти мне

несколько слов, я хотел бы, выкроенных из лазури?

* * *

Тополь полон волненья, и липа звучит, как лира.

На яблоке и на облаке ясный

Отблеск золота вечности.

Сердце, как бутон розы, раскроется скоро

От лазурной музыки мира.

Около озера ирисы, белые ибисы

(Точно маленький беленький архипелаг);

На светлом песке бело-сизый птичий помет.

А в небе жаворонок, будто якорь блаженных минут,

В светлую вечность закинутый якорь.

Ты ела изюм, золотистый, словно янтарь.

Твои зрачки были мелкие черные жемчужинки.

Завитки, как черный гиацинт, чернели над шеей.

Память! Навеки, точно голубенькая татуировка,

Знак на душе.

* * *

Нежный неясный дождь, как легкое забытье. Но уже

Полупрозрачные крылья дождя почти отшумели.

Сильный запах цветов, точно смутный настойчивый

шепот.

Если бы эти таинственные тридцать минут

Остались в вечности (мелким жучком в янтаре),

Но нет, они пролетели неизвестно куда,

Эфемериды, метеориты, прощайте.

Какая она, огромная, темная фреска жизни?

Вместо нее — мелкие фрагменты орнамента,

А душа — душа уже вечереет.

Если бы знать химическую формулу души,

Может быть, можно было бы что-то исправить,

А так… Слушай, ты веришь

В темную мифологию счастья?

В общем, мы плохие алхимики. Все же, видишь,

в руке у меня

Тускловатый кусок философского камня печали.

ПАСТОРАЛИ (1976)

О, сколько жизни было тут,

Невозвратимо пережитой!

Федор Тютчев

Сильнее, приятнее венузинца звоны,

Но я твоим говорю языком счастливым.

Антиох Кантемир

* * *

Говорила Муза:

Многим ты

Любовался: морем, розой, птицей.

Красота… За нежные цветы

Думаешь над бездной уцепиться?

Не спасешься. Бездна — суждена.

Но пока — из чувства и — искусства

Приготовь-ка сладкого вина,

От которого приятно-грустно.

Ты узнал «на жизненном пути»,

Что бывают в мире диссонансы.

Что ж? и диссонансы преврати

В нежно-элегические стансы.

Да, не без иронии порой,

Звуками и красками играя,

Утешай поэзией-игрой,

Радужной сонатой полурая.

О прекрасном, нежном — о любви,

О весне — ведь не одни печали —

Напиши нежнее, назови

Книжку сладко-сладко: «Пасторали».

* * *

Все глазами взять хочу я

Из темнеющего сада.

Иннокентий Анненский

Был южный сад. И птицы – самоцветы,

Как фейерверк, как пышные ракеты,

Почти затмив закаты и рассветы,

Сияли. Я залюбовался пиром –

Рубином, изумрудом и сапфиром,

Живым, живым, но непонятным миром.

И всё кричал пернатый царь – с восточной

Гортанностью, — стоявший одиночкой,

Лазурно-желтый, с черной оторочкой.

А птичка розовато-голубая,

Головкой утвердительно кивая,

Твердила, что она — из Уругвая.

Я отвечал: я тоже издалёка,

Из края, где береза и сорока

И снег лежит широко и глубоко;

Но в край иной придется удалиться

И надо поскорее насладиться

Игрою красок, маленькая птица.

* * *

All I have is a voice.

WynstanHugh Auden

Все, что есть у меня – это голос.

УистенХью Оден

Может быть, навек запечатлеется

Впечатление и настроение

Вечера, когда снежок белеется;

Передать бы тихое спокойствие:

Кажется, и шевельнуться лень, и я

Медленно слежу за тенью двойственной.

Тихо так, что вечер вроде вечности.

Но кусты, еще вчера осенние,

В инее до самой тонкой веточки.

Дождь прошел вчера, но эта лужица,

На которой возникаю тенью я,

Поутру обледенеет, сузится.

В этом парке тихо удивительно.

Статуя белеет привидением —

Или, может, Ангелом-Хранителем?

Сохрани меня. Далеким вечером

Кто-то будет жить моим мгновением,

В этих вот словах увековеченным.

* * *

… влечет мя на похваление

и на плетение словес

ЕпифанийПремудрый

Голубоваты, чуть сиреневаты

Большие комья царственных гортензий.

Крылатый мальчик держит пышный вензель,

И пестрый голубь – ангел Фра Беато.

Забудем в полдень, птичий и пчелиный,

О бедности, о смерти и болезнях,