Сюжет Бабеля - [22]

Вчитаемся:

«И под безглазыми лицами — волнистая каменная линия завитых бород».

Но ведь еврейские раввины бороду не завивали!

Вернемся к началу:

«Ассирия и таинственное тление Востока на поросших бурьяном ВОЛЫНСКИХ полях».

Это первый ключ — Ассирия, наскальные барельефы, прославляющие ассирийских царей с их роскошными завитыми бородами. И шеренги пленных у ног владыки.

Идем дальше —

«Изображение рыбы и овцы над мертвой человеческой головой».

Символика еврейских надгробий изучена — все три названных персонажа в ней присутствуют. Выясняется, правда, что рыба — это не просто рыба, а Левиафан, кусающий свой хвост, и толкуется сей символ как обещание возвращения, то есть воскресения. А овца в образе агнца встречается лишь в композиции с орлом и означает душу, уносимую смертью. Имеется и череп с костями, но на еврейских кладбищах Волыни и вообще Восточной Европы его не отыскать — только в Венеции (местные евреи позаимствовали его у соседей-христиан)…

Зато в христианской традиции все три перечисленных символа связаны тесно и давно.

Рыба скрывает в себе греческое слово ιχθυς; с тем же значением. Но на самом деле это шифр, где за каждой буквой стоит слово, и означают они «Иисус Христос — сын Божий, Спаситель».

Овца — это, конечно агнец, но иного, высшего порядка — жертвенный агнец. Оттого Иоанн Предтеча, узрев Иисуса, и провозгласил: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя все грехи мира» (Ин 1:29).

А поскольку рыба и овца располагаются «над мертвой человеческой головой», нет сомнений и в том, кому она принадлежала. Это череп Адама.

Уже в III веке Ориген утверждал, что там, где иудеи распяли Иисуса, покоилось тело Адама, и пролитая кровь Спасителя омыла адамовы кости, оживотворив в его лице весь человеческий род. Потому и дано было этому месту имя Голгофа (Γολγοθα — переделанное арамейское Gulgaltha’ «череп»).

Так устанавливается цепь событий — от Адама через Вавилонский плен к Христу. И объединяет их только одно — история евреев.

А критик ничего еврейского в Бабеле не нашел, и оттого устремил свой взор за еврейские пределы:

«Что же в таком случае представляет собой „Кладбище в Козине“? Собственно говоря, это даже не рассказ, это совсем другой жанр, даже вид литературы, это — поэзия, стихотворение в прозе, жанр, особенно популярный у французских романтиков и символистов. <…> В этом стихотворении (будем его теперь называть так), как ни в каком другом тексте, видна французская выучка Бабеля. Несомненной данью литературной традиции (в диапазоне от парнасцев до Брюсова) выглядят и ориентально-библейские мотивы: Ассирия, таинственное тление Востока, скрижали, молитва бедуина. Текст стихотворения прекрасен, но волынские евреи и еврейские кладбища тут, увы, ни при чем»^{126}.

Предложение прописать Бабеля по департаменту французской литературы увлекательно, но, к сожалению, ничем не обосновано. Зато отнесение «Кладбища в Козине» к жанру стихотворений, видимо, справедливо. Только стихотворение это не французское, а русское:

Без имени

Курган разрыт. В тяжелом саркофаге

Он спит, как страж. Железный меч в руке.

Поют над ним узорной вязью саги,

Беззвучные, на звучном языке.

Но лик сокрыт — опущено забрало.

Но плащ истлел на ржавленой броне.

Был воин, вождь. Но имя Смерть украла

И унеслась на чёрном скакуне.

«Поют над ним узорной вязью саги…»

— «И зазеленевшие скрижали поют о них витиевато, как молитва бедуина…»

«Но имя Смерть украла…»

— «О, смерть, о, корыстолюбец, о жадный вор…»

Это не Брюсов, это Бунин, стихотворение написанное в 1909 году.

Уместным оказывается и образ Смерти, оседлавшей черного скакуна, — это несущая смерть Конармия. Правда, герой Бунина — воин и вождь, покоящийся в саркофаге, а в Козине —

«Четыре поколения лежат в <…> усыпальнице, нищей, как жилище водоноса».

Но об усопшем представителе третьего поколения сказано:

«Вольф, сын Илии — принц, похищенный у Торы на девятнадцатой весне».

А у раввинов на надгробьях завитые бороды — так ассирийцы изображали только царей, пусть и плененных, но царей.

И значит еврейские раввины, покоящиеся в нищей гробнице, царского рода. Потому что евреи — цари этого мира.

Да, они не нажили сокровищ, но обладатели сокровищ исчезли бесследно, даже имени от них не осталось.

А имена евреев — вечны:

«Азриил, сын Анании…

Илия, сын Азриила…

Вольф, сын Илии…

Иуда, сын Вольфа»^{127}.

Отчего из всей кладбищенской лирики был выбран именно Бунин. Полагаю, причина в том пиетете, который питали к Бунину одесские писатели, общавшиеся с ним в годы гражданской войны… Своими восторгами они, наверное, делились и с Бабелем^{128}. Тот ознакомился с творчеством Бунина, прозой, похоже, не увлекся, а вот одно из стихотворений отметил… Оно и всплыло в памяти в нужный момент.

И еще два мелких замечания…

* * *

«склеп рабби Азриила, убитого казаками Богдана Хмельницкого»

Доступным источником сведений об истории местечка Козин служила «Еврейская энциклопедия» Брокгауза-Ефрона (1908–1913):

«Козин — в эпоху Речи Посполитой местечко Волынского воеводства, Луцкого повета. В дни Пасхи 1652 г. татары, напавшие на К., перерезали всех евреев. Остались целыми два евр. дома. В 1765 г. в кагале 332 плательщика подушной подати.