— Под восемьдесят, — бездумно ответил Гвидонов.
Рыжий Антошкин взвыл от восторга:
— Ага, раскололся! А Хохлаткина — дура. Я сразу понял, что ты ей туфту подсунул.
— Какую туфту?
— Объяснительную.
— Ты и это знаешь?
— Вася, давай договоримся: Антошкин знает про каждого. Не веришь? Дай лапу, я погадаю. Ты холост, вернее разведен, средний заработок — двести рэ, живешь с мамой в двухкомнатной квартире… Стоп, Вася! А эта загогулина откуда взялась? Неужели? — Антошкин поднял глаза. — Вася, ты еще и артист?
— Брось чепуху молоть! — Гвидонов поднялся, слегка уязвленный всезнайством Антошкина. — И насчет деда попридержи язык. Нищий он. Как дервиш. Я ему сухари везу.
— Ну и ладушки, — легко согласился Антошкин. — А про фильм не забудь. Я и название придумал: «Василий Гвидонов в зарубежном турне». Звучит?
Василий отправился в каюту. Она была занята. Хохлаткина проводила инструктаж актива группы. Гвидонов приоткрыл дверь и услышал очередное напутствие Хохлаткиной:
— И ничего не вижу зазорного, если гуляя по городу пятеро туристов возьмутся за руки. Они тут привыкли к нашим нормам поведения. Гвидонов, ты что хотел?
Василий потянулся и зевнул.
— Поваляться на кровати, — ответил он.
Хохлаткина всплеснула руками, призывая актив в свидетели: посмотрите, мал, какой нахал этот Гвидонов.
— Здесь штаб, Гвидонов, — отрезала она. — До двадцати двух ноль-ноль.
Делать нечего, Василий стал бездумно слоняться по кораблю. У бассейна-проруби по-прежнему жарились любители морских купаний и пляжных знакомств, вертели карусель неутомимые чайки, гордо и неприступно высился среди полуголых путешественников переодевшийся в костюм-тройку доцент. Потекли в кассы баров морфлотовские рубли в обмен на коньяки и шампанское. «Русскую» пока не трогали, и она покорно ждала своего часа. Из музыкального салона слышались крики и смех. Василий попал в самый разгар викторины. Культмассовик — длиннющая, сухая дама и почему-то без лорнета — скрипучим голосом безжалостно зондировала интеллект пассажиров.
— Кто это? — вопрошала она, на палочке поднимая портрет поэта Лермонтова.
— Джигарханян, — мгновенно реагировал хорошо и много поживший пассажир в чесучовом костюме.
Дама презрительно не замечала слабого на голову сверстника и извлекала следующий портрет.
— А это кто? — В зал мудро смотрел Л. Н. Толстой.
— Джигарханян, — стреляло в ответ.
— Мы видим Льва Николаевича Толстого, — снизошла до пояснения культмассовик, — гениального писателя…
— Это ведь надо! Обмишурился, — сокрушался чесучовый костюм. — А ведь вылитый Джигарханян. Из кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Помните?
— Ничего общего! — не разлепляя губ, манерно отвечала просветительница.
Пассажир нахмурился: в голове складывался достойный отлуп. Наконец, отыскался:
— Если это Толстой, то где же Джигарханян?
— Мы сегодня в писателей играем, а не в артистов, — ловко вывернулась культмассовик. — И мне смешно (для наглядности она хохотнула), что вы до сих пор этого не поняли.
— Не учи дедушку кашлять, — наставительно произнес странный пассажир. — Давай в артистов играть.
Следующей викторины Гвидонов не мог выдержать и поэтому счел за лучшее исчезнуть по-английски…
Проснулся Гвидонов в прекрасном настроении. Сегодня они будут проходить Босфор. Восьмым чудом света называют его турки. Василий к громким прозвищам относился скептически. Порывшись в памяти, он пришел к выводу, что нет ни одной страны в мире, где хотя бы краем уха не слышали про семь чудес и не отыскали в своем царстве-государстве восьмое и самое-самое распрекрасное чудо.
Пассажиры сгрудились у левого борта. Теплоход вошел в Босфор. Сиял, сверкал и блистал Стамбул. Сотни минаретов ракетами вонзались в небо. Город как бы стекал в голубой пролив, беспорядочно разбросав на холме отели и банки, мосты и автострады, кофейни и рестораны.
— Товарищи, перед нами одна из гнойных капиталистических язв — Стамбул, — голосом Африкана Салютовича заговорил динамик. — Прошу не суетиться и не паниковать. По утвержденной программе мы посетим Стамбул на обратном пути.
Пролив сузился. До берега было рукой подать. И тут внимание туристов привлекла живописная группа на небольшом пятачке. Завидев «Руслан», из группы выдвинулся духовой оркестр и грянул «Встречный марш». Позади группы стояли длинные, как паровозы, легковые автомобили. Из одного из них почтительно вывели седобородого старца и бережно, как хрупкую вазу, доставили к самому берегу. Старец молитвенно сложил на груди руки и с достоинством поклонился. В следующий миг за спиной старца возникло огромное полотнище. На полотнище было начертано: «Васе, внучьеку — ура!!!» Оркестр заиграл «Славься!» В небе над теплоходом лопнули три ракеты.
На «Руслане» онемели. Истуканом стоял и Василий Гвидонов. Он и не почувствовал, как на его руку легла теплая ладонь Нины Фугасовой.
— Поприветствуйте дедушку, ваше высочество, — тихо сказала Нина.
— Как? — Гвидонов воззрился на Фугасову.
— Помашите ему рукой. Да не очкуйте, ваше высочество!
— То есть?
— Не очкуйте — это, по-вашему, не бойтесь, — терпеливо пояснила Нина. — Ну, смелее, смелее!
В это время динамик заговорил снова:
