Переписка неожиданно прервалась и лишь две недели назад из Стамбула пришло письмо, где, между прочим, Христофор сообщал: «С нетерпением жду Васю — внука». Откуда он мог знать, старая перечница, что Василий Гвидонов оформился полноправным туристом в ближневосточный круиз?
И вот сейчас Василий крепко задумался: получив этот намек, надо бы поставить в известность высокие профсоюзные инстанции? И сам себе ответил: ни в коем случае! Иначе бы ему не видать круиза, как собственных ушей. Наверняка бы нашелся чинуша, который рассуждает по беспроигрышной схеме. Примерно такой: дед встретится с внуком. Криминал? Нет. Но когда-то дед драпанул через границу. Виноват внук, которого не было на свете? Опять нет. Но ведь дед и внук наверняка встретятся, будут о чем-то наедине разговаривать и вполне возможно нарушат программу пребывания туристов в Турции? Закрыть на это глаза? Ладно, закрываю, я не бюрократ какой-нибудь. Пойдем дальше. Ну, а вдруг!.. Вдруг!.. С кого тогда спросят? Ты, скажут, знал и ты, скажут, не воспрепятствовал?! Значит, ты потерял бдительность, значит, ты глупый, а потому — кыш с этого теплого местечка! Точка! Финита! А мне, как говорят в Одессе, это надо?
Так бы рассуждал чинуша. И он для подстраховочки — береженого бог бережет! — заменил бы Васю на Петю или Абдуллу: вон их сколько за дверьми топчется…
Гвидонов мучался над объяснительной запиской, как Моцарт над «Реквиемом». Сто вариантов до боли в висках вертелось у него в голове. Наконец, он выбрал один. Самый короткий. «Никакого деда-князя у меня нет, — начертал Василий. — Я все придумал. Гвидонов».
Хохлаткина брезгливо перечитала записку и спросила:
— Не врешь?
— Честное профсоюзное!
— Тогда гуляй, Вася.
И Вася пошел гулять.
На палубе негде было упасть яблоку. Сочинский городской пляж, да и только. Незло припекало солнце, с кормы налетал упругий ветерок, а вокруг «Руслана» подпрыгивали и играли синие с барашками волны. За теплоходом, как привязанные, резвились чайки-побирушки, безошибочно хватая на лету кусочки батона и высокомерно игнорируя папиросные бычки. В шезлонгах млели девушки, а рядом табунились лысые и лохматые, толстые и поджарые, красивые и не очень томноволоокие мужчины. Первый день круиза и первый безлимитный аукцион. Василий увидел доцента, который с очень глубокомысленным видом склонялся то над одним, то над другим шезлонгом. Гвидонов подошел ближе и прислушался. Доцент, прокашлявшись, подступил к очередному объекту и предварительно поклонившись, грудным голосом спросил:
— Простите, вы не хотели бы познакомиться с весьма интеллектуальным мужчиной?
Из шезлонга ответили:
— А почему бы и нет?
Доцент мелко-мелко потоптался на месте и протянул ладошку:
— Очень рад. Олег Волобуев. Доцент.
— Так это вы? — И навстречу ладошке из шезлонга неохотно вздымались небрежно сложенные пальцы. — Марина.
Ноги доцента задвигались еще интенсивнее. Он три раза поклонился и, опасаясь, что от восторга взвизгнет, прикусил губу и сказал:
— Мариночка, я сейчас сниму брюки и быстро прибегу к вам.
Действительно, доцент обернулся пулей. «Не в музыкальном ли салоне он натянул плавки?» — погрешил на доцента Гвидонов и с интересом продолжал наблюдать за токованием Волобуева. Итак, доцент обернулся пулей. Но еще быстрее Марина поменялась шезлонгами с дамой очень близорукой и потому до обидного мало видевшей в своей жизни раздетых мужчин. Волобуев подал в шезлонг бутылочку холодной со льда пепси-колы.
— Спасибо, дорогой, — поблагодарили из шезлонга.
Волобуеву показалось, что на корабле треснули паруса. Он поднял голову: парусов не было. Он опустил взор и понял, что если в шезлонге сидит Марина, то разговаривал он с ней лет пятьдесят назад.
— Одалиска! Профурсетка! — ругнулся доцент и пошел надевать брюки, ибо знакомиться с дамами в неглиже Волобуев считал верхом неприличия.
Гвидонов аккуратно перешагнул через чью-то тушу и, не зная, куда ступить дальше, завис с поднятой ногой. Наконец высмотрел зону, потянул носок и заслонил кому-то лекарственные ультрафиолетовые лучи. Процедуру принимала не кто иная, как Нина Фугасова. Она и сказала:
— Эй, шланг! Ты что, стеклянный?!
— Здравствуйте, — не поздоровался, а извинился Гвидонов.
— A-а, миллионер! — узнала она Василия. — Хиляй отсюда! Ты в бойкоте. На весь круиз.
Гвидонова потянули за рукав. Он оглянулся и увидел рыжего, как сноп, и улыбчивого Антошкина, сотоварища по закупке сувениров. Антошкин, помнится, отказался тогда от его услуг, сказав:
— Ты собирай с группы деньги, а сувениры — за мной. И не боись, все будет тип-топ.
Так оно, наверное, и было. Потому что Хохлаткиной сувениры пришлись по вкусу и общественная деятельность Гвидонова на этом благополучно завершилась.
Антошкин предложил:
— Пойдем в бар, почирикаем.
Пошли, спрятались в темном уголке, заказали фанту. Антошкин зачирикал:
— Правда, что ты внук князя?
— С чего ты взял?
— Своими ушами слышал, как Хохлаткина эту новость преподносила.
— Кому?
— Дирекции круиза.
— А ты там что забыл?
Антошкин загадочно усмехнулся.
— Приближенное лицо дирекции, — нарочито важно представился он. — Личный кинооператор. Кстати, ты не хотел бы фильмик заиметь, где главного героя будешь изображать сам? Кадрики с миллионным пассажиром, скажу по секрету, получились что надо. Пальчики оближешь! Ну как?