Сюрприз в рыжем портфеле - [13]

Дом Оглоблиной находился в тихом зелёном переулке, недалеко от Первой Встречной.

От калитки через небольшой садик к крыльцу шла дорожка, обрамлённая пионами.

На крыльце справа и слева от дверей, как львы у дворцовых подъездов, лежали два рыжих кота.

Хозяйка встретила гостей традиционным торжественным визгом:

— А-а-а-а! Проходите!

Костя и Люся-Мила сделали несколько шагов и оказались в царстве фикусов, крахмальных накидок, ковриков и настенных фотографий. Посредине комнаты хрусталём и винными бутылками мерцал праздничный стол.

— Садитесь, отдыхайте, — пригласила Оглоблина. — Могу дать посмотреть альбом. Тут некоторые товарищи запаздывают. Пришли пока только Свинцовские.

Из соседней комнаты послышался густой баритон:

— Да-да… э-э-э… Мы здесь. — И вслед за тем, слегка пригнувшись навстречу Люсе-Миле и Косте, вышел Свинцовский в неизменном белом кителе. — Доброго здоровья, — пророкотал он.

Потом показалась его жена Милица Георгиевна — высокая, худая, черноусая женщина.

Свинцовский попал в УКСУС, как и Чарушин, потому, что больше ему попадать было некуда. Но пришли они сюда разными путями. Чарушина Груздев взял сам по своей воле, а Свинцовского сюда направили сверху. С ним постунили так, как поступают с шахматной фигурой, которая на доске оказалась вдруг лишней, только мешает. Снять её нельзя, остаётся один выход — задвинуть на спокойную клетку. Такой клеткой и оказалась канцелярия УКСУСа.

А до неё? О, до неё Свинцовский занимал очень важные клетки.

Жизнь его — это феерический излёт и катастрофическое падение.

Взлёт начался в первые послевоенные годы, когда он работал председателем мосткома небольшой фабрики Случилось так, что Свинцовский выступал однажды на митинге, на котором присутствовал человек высокого положения.

Человек высокого положении ростом был тоже высок и любил себе подобных. Он обожал солидность. А Свинцовский был её воплощением: высокий, прямой, чуть лы соватый, нос горбинкой, выражение лица серьёзное и в голосе — легированная сталь.

Когда Свинцовский, заканчивая чтение речи, перешёл на «Да здравствует!», человек высокого положения легонько толкнул председательствующего и, кивнув в сторону оратора, спросил:

— Кем он работает?

— Предместкома мебельной фабрики…

— Поручите ему в конце зачитать приветствие, — сказал гость.

Свинцовский прочитал приветствие блестяще как диктор первой категории. Поэтому, уезжая, гость бросил вскользь:

— Этот человек с перспективой. Его надо выдвигать.

Старт был дан! Через месяц Свинцовский — секретарь парткома, потом предрайисполкома, затем он кричит «ура!» в качестве предгорсовета, а дальше провозглашает здравицы уже одним из руководителей области.

Хорошо, если в руках бумажка! Тогда можно делать всё: приветствовать спортсменов, выигравших кубок, открывать заседания, произносить тосты.

Хуже чувствовал себя Свинцовский, когда пальцы его не осязали никакого папируса. Например, при вручении грамот. Надо было сказать: «По поручению Исполнительного комитета городского Совета депутатов трудящихся вручаю вам грамоту, поздравляю и надеюсь…»

Но эта фраза у Свинцовского как-то не получалась. Все слова он знал, а вместе их сложить не мог. И выходило бог знает что: «По поручению горсовета… э-э-э… комитета депутатов… исполкома…»

Поэтому грамоты вручал обычно не Свинцовский, а его заместитель.

В беседах Свинцовский был всегда немногословен и на вопросы типа «почему?» и «отчего?» отвечал кратко и убедительно: «Положено» или «Не положено». Иногда ещё говорил: «Есть такое мнение».

Разговорчивым он становился только после принятия горячительного. Однажды, находясь в таком приподнятом состоянии, он позвонил в редакцию городской газеты.

— Зачем вы напечатали статью о Менделееве? Или вы ничего не знаете о менделистах? Они плохие люди.

В редакции согласились, что менделисты — плохие люди, но сказали, что Менделеев к ним никакого отношения не имеет. Этот разговор распространился по городу как анекдот и доставил Свинцовскому немалые неприятности. Своего потолка Свинцовский достиг в начале 1953 года, а потом пришло другое время, и он начал терять высоту, спускался всё ниже, пока наконец не приземлился в УКСУСе начканцем.

Конечно, пост начканца не очень гармонирует с монументальной внешностью Свинцовского. Но где знают об этой скромной должности? Только в УКСУСе.

В остальных местах Свинцовского по-прежнему принимают за высокого начальника, и швейцары почтительно распахивают перед ним стеклянные двери.

О своей канцелярии и УКСУСе Свинцовский предпочитает нигде не упоминать. Если незнакомые люди, — например, отдыхающие в санатории — любопытствуют: «Где вы работаете?» — Свинцовский отвечает: «В почтовом ящике…»

Вопросов, разумеется, больше не бывает.

Зато жена Свинцовского никогда не делает тайны из своей работы. Она говорит:

— Я — директор «Фивопроса». Филиала Академии воспитания и просвещения.

… Когда пришли Гречишникова и Ферзухин, к потолку взлетела пробка от шампанского. Торжество началось.

Гости стали энергично уничтожать салат и атлантическую селёдку.

— Люблю салат, — сказал Свинцовский.

— Витамин, — уточнил Ферзухин.

— Травка, — добавила Гречишникова.