Сюрприз в бантиках - [12]

Юлька, она… Она такая… С самого начала такая. Бахарев посмотрел — и пропал. Правда, понял это несколько позже. А сразу просто почувствовал себя мужиком. Не мужчиной — этаким рассудительным ответственным джентльменом, готовым в любой момент предупредительно открыть перед дамой дверь, подать ей руку для опоры, или отодвинуть стул. Рядом с Юлькой он почувствовал себя мужиком. В чем-то неотесанным, в чем-то вообще далеким от цивилизации. Неандертальцем, одним словом. Диким и грубым мужиком, у которого мозг прикрыт не черепной коробкой, а тканью брюк.

Правда, мужичью сущность приходилось тщательно скрывать, чтоб не спугнуть ненароком девчонку. Однако держать себя в рамках приличия оказалось очень нелегко. И вовсе не потому, что Бахарев от природы уродился таким, невоспитанным мужланом — во всем была виновата именно Юлька, это из-за нее он перестал чувствовать себя человеком.

Однако постепенно дикость не то чтобы стала исчезать, она просто растворилась в других чувствах и ощущениях. Бахарев стал испытывать уже не только первобытное влечение, но и определенную духовную привязанность. Желание защитить, помочь, уберечь от невзгод хрупкую рыжую белочку стало превалировать над животной страстью.

А Юлька действительно была похожа на маленького бельчонка. Не только цветом волос. Скорее, это сходство ей придавала излюбленная прическа: два высоких хвостика, как ушки, торчали в разные стороны. От этого Юлька казалась озорной и быстрой. Да что там казалась — она на самом деле была такой. Веселой, шустрой, грациозной белочкой.

Куда только все это подевалось? Ни веселья, ни стремительности движений, ни тем более грации. Вместо белочки теперь была… Кто? Если продолжать сравнение с фауной, то, пожалуй, нынешнюю Юльку можно было сравнить разве что с ленивцем. С обожравшимся ленивцем. Та же неспешность движений, та же "грациозность". И, пожалуй, та же забавность — несмотря на безудержную медлительность, этот зверек вызывал неизменную улыбку. Так же и на Юльку невозможно было смотреть без улыбки.

Вроде и раздражали кардинальные перемены, происшедшие в ней, и в то же время с каждым днем в Бахареве росло чувство родства, единения с нею. И — почему-то жалость. Вадим пытался давить в себе эту жалость, как чувство, унижающее любимую. А та никуда не уходила. Больше того — сильно спорила по поводу унижения. Разве можно обидеть любимого человека искренней жалостью? Глупость какая. Вадим смотрел на жену, и его заливала волна умиления: маленькая, бедная девочка! Ее, совсем недавно такую хрупкую, раздуло до неузнаваемости. Как она, должно быть, переживала из-за своей временной некрасивости. Бахареву вновь и вновь было жалко ее, такую смешную и неуклюжую, слезливую до неприличия. И, жалея, тянулся к ней: погладить, поцеловать, успокоить… Пожалеть.

Однако теперь, очутившись на вечеринке без нее, почему-то обрадовался. И из-за радости своей чувствовал стыд и неловкость. Разве Юлька виновата, что стала такой? Это природа, ничего не поделаешь — дети тяжело достаются. Вот родит, и снова превратится в бельчонка. Наверное.

Впрочем, какой из нее теперь бельчонок? Скорее, мама-белка. Погрузневшая, захлопотанная. Нет, прежней Юльке уже не стать…

Наверное, именно того и стеснялся. Ту, прежнюю Юльку, он демонстрировал друзьям с гордостью, как свое высшее достижение в жизни: смотрите, какая женщина посчитала меня достойным себя! Пусть не женщина — женщинка. Совсем еще молодая, в чем-то наивная, но — богиня. Он взял эту высоту, покорил.

А теперь привел бы ее в новый коллектив, где никто не знал ту богиньку, которой Юлька была еще так недавно. Разве они бы поняли, что на самом деле она совсем не такая? Разве разглядели бы под рыжими одутловатыми щеками нежную бархатистую кожу с легким румянцем? Увидели бы под выпирающим животом ее тонкую изящность? Нет, никто бы не оценил. Лишь скривили бы недовольные гримасы: фу, Бахарев, какой у тебя дурной вкус!

Хуже всего было то, что Вадиму было стыдно за свой стыд. Он ведь должен любить Юльку любую, и он в самом деле испытывал к ней такие нежные чувства, что порою был готов расплакаться вместе с любимой. Но при этом все же стеснялся. Это ощущение оказалось столь противным, что с ним немедленно нужно было что-то делать. А что является самым лучшим лекарством, приносящим мгновенное облегчение? Каждый знает — водка. Холодненькая, в стильном стаканчике с толстым дном, с ломтиком лимона на закуску…

Испытанное средство справлялось с задачей на "отлично". Стыд пропал, как пропали и мучительные мысли о том, как же Юлька одна, поздним вечером, у телевизора, вся в слезах и соплях. Сейчас Бахарев не думал ни о чем. Он просто пил, изредка закусывал чем-нибудь хитро свернутым, красиво уложенным, и даже не чувствовал вкуса. Отчего-то в этот вечер с легкостью находились интересные темы, никто не оставался в стороне и в одиночестве. Сослуживцы, еще утром казавшиеся напыщенными болванами, теперь воспринимались исключительно положительными и интересными людьми. Все такие веселые, благожелательные. А главное — понимающие. Как Вадиму не хватало этого ощущения!