Сюннёве Сульбаккен - [16]

— Ау-у-у!..

Так они и перекликались некоторое время, и Торбьорну было удивительно хорошо и весело. Изредка он поглядывал на Сульбаккен, и ему казалось, что никогда еще там не было столько солнца, как сегодня. Но пока он так сидел и смотрел то на выгон, то на Сульбаккен, он и думать забыл о лошади, а та вдруг понесла, словно обезумела. Торбьорна подбросило высоко в воздух — это лошадь сделала огромный прыжок в сторону и одна оглобля сломалась, а лошадь помчалась бешеной рысью по нордхаугскому полю, ибо дорога проходила как раз мимо Нордхауга. Пытаясь сдержать лошадь, Торбьорн вкочил на ноги, — между ним и лошадью началась борьба. Рзгоряченное животное норовило броситься вниз по склону холма, а Торбьорн не пускал. Улучив момент, он соскочил на землю и, прежде чем лошадь снова рванулась вперед, успел крепко ухватиться за оглоблю. Теперь лошадь не могла сдвинуться с места. Между тем вся поклажа была разбросана по земле, а лошадь стояла и испуганно дрожала. Торбьорн подошел к ней, взял под уздцы и стал успокаивать. Потом он отвел ее подальше от склона, чтобы она чего доброго не бросилась вниз, если опять понесет. Однако лошадь была так испугана, что не могла идти спокойно, и Торбьорну пришлось бежать за ней вприпрыжку все дальше и дальше до самой дороги. А вокруг валялись разбросанные в беспорядке вещи, черепки посуды, все было поломано, разбито, испорчено. Если раньше Торбьорн думал только об опасности, которая ему угрожала, то теперь он вдруг понял, как скверно все обернулось для него, и пришел в неописуемую ярость. Ему стало ясно, что ни о какой поездке в город теперь не может быть и речи, и чем больше он об этом думал, тем больше закипал гневом. Когда они вышли на дорогу, лошадь снова метнулась в сторону пытаясь освободиться. И тут Торбьорн не выдержал и дал волю своему бешенству. Левой рукой он схватил лошадь под уздцы, а правой стал хлестать ее по спине своим огромным кнутом. Обезумевшее от боли животное уперлось передними копытами ему в грудь, но Торбьорн оттолкнул лошадь в сторону и начал бить ее с еще большим ожесточением рукояткой кнута.

— Я научу тебя, проклятая скотина! — приговаривал он, осыпая лошадь ударами; та ржала и стонала, а он все бил и бил.

— Вот тебе, вот тебе, узнай силу моего кулака! — рычал он и наносил ей удар за ударом. Бедное животное отчаянно фыркало, пена падала Торбьорну на руку, но он ничего не замечал и хлестал ее все сильнее.

— Чтоб это было в первый, и последний раз, негодная тварь! — приговаривал он. — Вот тебе! Вот! На еще! — Лошадь уже не пыталась вырваться, она только вздрагивала и трясла головой после каждого удара, а когда кнут опускался на нее, она пригибалась к земле и издавала жалобное ржание. Вдруг Торбьорну стало стыдно, он опустил руку. В тот же миг он заметил, что у обочины дороги кто-то лежит, опершись локтями о землю, и громко смеется. Тут Торбьорн потерял всякое самообладание, от гнева у него потемнело в глазах и он не отпуская от себя лошадь, бросился на незнакомца с поднятым кнутом.

— Я тебе покажу, как смеяться! — крикнул он. Кнут со свистом опустился, но лишь слегка задел незнакомца, который с криком бросился в канаву. Стоя на четвереньках, он повернул голову к Торбьорну, выругался и скривил рот, словно хотел засмеяться. Но смеха Торбьорн не услышал и замер в изумлении, ибо вспомнил, что когда-то уже видел это лицо. Да, перед ним был Аслак.

Сам не зная почему, Торбьорн почувствовал, как по спине у него пробежал неприятный холодок.

— Это ты испугал лошадь? — спросил он Аслака.

— Что ты! Я лежал себе и спал, — отвечал Аслак, поднимаясь с земли. — А ты меня разбудил, когда как сумасшедший кинулся на свою лошадь.

— Это ты ее испугал! Все животные боятся тебя.

И Торбьорн похлопал лошадь по спине; она была, так измучена, что пот валил с нее градом.

— А я думаю, что лошадь твоя больше боится тебя, чем меня. Я никогда не мучил лошадей, — прибавил Аслак, все еще стоя на коленях в канаве.

— Меньше болтай! — сказал Торбьорн, угрожающе замахиваясь. Аслак выпрямился и вылез из канавы.

— Вон что! Значит, я много болтаю? Ну нет… впрочем… А куда это ты так торопился? — спросил он вкрадчиво, нетвердой походкой приближаясь к Торбьорну и покачиваясь из стороны в сторону. Он был пьян.

— Теперь уже мне некуда торопиться, — ответил Торбьорн, распрягая лошадь.

— Да, вот беда-то! — посочувствовал Аслак. Он подошел к Торбьорну совсем близко и снял шляпу. — Господи, какой ты стал красивый и как вырос с тех пор, как я видел тебя последний раз.

Аслак еле держался на ногах; он засунул руки в карманы и в упор разглядывал Торбьорна, который никак не мог выпрячь лошадь. Одному ему было трудно справиться, а прибегать к помощи Аслака не хотелось, так как вид у парня был ужасный: платье перепачкано в грязи, спутанные волосы в беспорядке торчали из-под старой вытертой до блеска шляпы, а лицо, такое знакомое, все время кривилось в улыбку; глаза его были почти прикрыты веками, и когда он смотрел на Торбьорна, голова у него была немного откинута назад, а рот полуоткрыт. Все лицо его казалось каким-то помятым, серым, движения вялыми; Аслак, очевидно пил. Торбьорн и раньше не раз встречал Аслака, но Аслак делал вид что не узнает его. Он был разносчиком товаров, ходил от хутора к хутору, бывал на всяких празднествах и вечеринках, потому что знал множество занятных истории и песен, и ему за это давали водку. Побывал он и на свадьбе в Нордхауге, но, как Торбьорн узнал позднее, устроил там, по своему обыкновению, драку между гостями и, чтобы ему потом самому не попало, предпочел вовремя удалиться.