Сыскные подвиги Тома Сойера. Том Сойер за границей - [33]
– Ну и ладно, стало быть, не о чем больше и толковать. Я не знаю наверное, что такое небосвод, но когда мы будем в Лондоне, он у нас затрясется, помни это.
Он сказал, что аэропорт – это такой человек, который летает на воздушных шарах, и что Том Сойер Аэропорт куда шикарнее, чем Том Сойер Путешественник, что имя это разнесется по всему свету, если мы благополучно доведем дело до конца, и потому он теперь гроша не даст за то, чтобы быть путешественником.
Под вечер мы приготовили все, чтобы высадиться на землю, и были очень веселы и горды; и смотрели в подзорные трубки, точно Колумб, открывающий Америку. Но мы не видели ничего, кроме океана. Вечер прошел и солнце село, а земли все еще не было видно. Мы не понимали, в чем дело, но думали, что явится же она наконец, и держали курс по-прежнему на восток, только поднялись повыше, чтобы не задеть в темноте за колокольню или гору.
Моя вахта была до полуночи, а затем Джима, но Том оставался тут же, потому что, говорил он, капитаны всегда так делают, когда земля близко; тут уж они не держат правильной вахты.
Ну вот, когда рассвело, Джим закричал, а мы вскочили и выглянули, и увидели, что под нами земля, наверное земля, всюду кругом, куда хватал глаз, совершенно ровная и желтая. Мы не знали, давно ли летим над ней. Не видать было ни деревьев, ни холмов, ни скал, ни городов, и Том с Джимом приняли ее за море. Они думали, что это море при мертвом штиле; но мы были так высоко, что и бурное море показалось бы ночью таким же гладким.
Мы были очень взбудоражены, схватились за подзорные трубки и всюду искали Лондон, но не могли найти никаких следов его или какого-нибудь другого поселения. Не видать было также ни озера, ни реки. Том совсем в тупик стал. Он говорил, что у него было вовсе не такое представление об Англии – он думал, что Англия похожа на Америку, и всегда был такого мнения. Всего лучше, прибавил он, нам позавтракать, а затем спуститься и расспросить о кратчайшей дороге в Лондон. С завтраком мы управились довольно скоро – очень уж нам не терпелось. По мере того, как мы спускались, погода становилась теплее, так что вскоре мы скинули шубы. Но она продолжала теплеть и в самое короткое время стала чересчур теплой. Пот лил с нас градом. А когда мы были совсем внизу, у нас кожа пошла пузырями.
Мы остановились шагах в тридцати от земли. То есть это была земля, если можно назвать землею песок, потому что тут был только чистый песок. Том и я спустились по веревочной лестнице и принялись бегать, чтобы поразмять ноги, и это было очень приятно, то есть собственно беготня, а песок жег ноги словно раскаленные уголья. Потом мы увидели, что кто-то идет, и побежали к нему навстречу, как вдруг слышим, Джим что-то кричит. Оглянулись, а он прыгает и руками машет, и вопит благим матом. Мы не могли разобрать, что такое он кричит, однако испугались и пустились во всю прыть к шару. Когда же подбежали близко, то расслышали слова, и у меня душа в пятки ушла:
– Бежите! Спасайтесь! Это лев, я вижу череж трубку. Бежите, ребята! Пожалуйста, удирайте, как могите скорей! Он убежал иж жверинца, и никого нету, чтоб его поймать!
Том летел во весь дух, но у меня ноги ослабели от страха. Я едва дышал, как бывает во сне, когда за вами гонится привидение.
Том схватился за лестницу, взобрался по ней на несколько ступенек и ждал меня; а как только я уцепился за нее, крикнул Джиму, чтоб он поднимался, но Джим совсем потерял голову и забыл, как это делается. Тогда Том вскарабкался наверх и крикнул мне, чтобы я за ним следовал; но лев приближался и страшно ревел при каждом прыжке, а мои ноги так дрожали, что я не решался поднять какую-нибудь из них со ступеньки, опасаясь, что не устою на другой.
Но Том уже взобрался в лодку, направил шар кверху и остановил его, когда конец лестницы был в десяти или двенадцати шагах от земли. А лев уже был тут, метался внизу подо мною и рычал, и прыгал, не доставая до лестницы всего на какую-нибудь четверть дюйма, как мне казалось. Приятно было видеть, что он не достает тебя, – очень приятно, – и я чувствовал себя очень довольным и благодарным, с одной стороны; но я висел совсем беспомощным и не мог взбираться наверх, а это заставляло меня чувствовать себя очень жалким и несчастным, с другой стороны. Редко случается человеку иметь такую смесь чувств; и ее никому нельзя рекомендовать.
Том спросил меня, что ему предпринять, но я не знал. Он спросил, удержусь ли я, пока он улетит в безопасное место, обогнав льва. Я отвечал, что удержусь, если он не поднимется выше, чем теперь, но если поднимется, то я наверное потеряю голову и упаду. Тогда он крикнул: «Держись крепко!» – и тронулся в путь.
– Не так скоро, – закричал я, – у меня голова кружится!
Он было помчался со скоростью поезда-молнии. Теперь он замедлил полет, и мы скользили над песком не так быстро, но все-таки я чувствовал себя довольно скверно, так как неприятно видеть, как предметы бегут и скользят у вас под ногами, и притом без единого звука. Но скоро все кругом наполнилось звуками, так как лев догонял нас. Его рев приманил других. Мы видели, как они мчались вприпрыжку со всех сторон, и скоро их набралось под нами дюжины две. Они прыгали к лестнице, ворчали и огрызались друг на друга. И так мы неслись над песком, а эти молодцы делали все, чтобы происшествие осталось нам памятным; а затем явились без приглашения несколько тигров, и тут уж под нами стало твориться нечто невообразимое.
