Сыск во время чумы - [18]

– А вон там кто пробирается? – вдруг спросил Архаров, услышав шорох листвы.

– А это истопник Сенька к девкам бегать повадился, его дело молодое, – беззаботно отвечал дядя Афанасий.

– Окликни его, – приказал Архаров, подобравшись. – Не нравится мне твой Сенька…

В чем была причина неприязни – он и сам не знал. Возможно, беспутному Сеньке следовало показаться, поклониться, позволить себя опознать… да и какие девки, когда во дворце такая суматоха и каждая пара рук на счету?

– Так тебе – то что, сударь? Главное, чтобы девкам нравился! – возразил смотритель.

– Окликай, говорю. Он там не один.

– Сенька, паскудник! – неожиданно пронзительно завопил дядя Афанасий. – Подь сюды!

Тот, кого заметил Архаров, кинулся бежать, и тут оказалось, что он действительно не один.

– Стоять! – заорал Архаров и помчался в погоню, Левушка, норовя поменьше размахивать фонарем, – за ним.

– Ахти мне!.. – пробормотал пораженный смотритель. – Снова нам гореть… Пойти пожитки увязать поскорее…

И, ни о чем более не беспокоясь, поспешил ко дворцу – стараясь, впрочем, не слишком расплескивать воду из ведерка.

Архаров и Левушка, пробежав какими-то закоулками и едва с разбега не влетев в пруд, остановились, сопя.

– Ты заметил, куда мерзавцы делись? – спросил Архаров.

– Вроде туда поскакали…

– Эх, надо было деду сказать – тревогу бы поднимал… – и Архаров побежал в указанном направлении.

Очевидно, те, за кем они гнались, знали такое место, где ограда у сада отсутствовала напрочь. Архаров и Левушка сами не поняли, как оказались на дороге.

Выскочив из кустов, они чуть не налетели на долгую фуру мортусов. На сей раз фура была пуста, один негодяй в черном балахоне с дырками для глаз сидел на облучке, двое – рядом, свесив ноги. И был у них небольшой тусклый фонарь на шесте – чтобы все их издали видели и дорогу уступали.

Лошади шли таким неторопливым шагом, что их бы и брюхатая баба обогнала.

– Эй, братцы, не видели – тут люди не пробегали? – обратился к мортусам Архаров.

Ответа не было.

– Тут никто не пробегал? – спросил и Левушка.

Мортусы словно оглохли.

– Вот суки! – с тем Архаров схватил под уздцы и остановил лошадь.

– Не балуйся, барин, – деловито прогудело из-под маски. – Пусти чуму. Не то пристанет зараза – не отмоешься.

– Ты мне ответь, так и пущу, не то отведаешь кулака, – спокойно сказал Архаров.

Мортус замахнулся кнутом, Архаров неожиданно ловко увернулся и, перехватив плетеный ремешок, выдернул кнут и тут же сломал о колено.

– Я тебя научу, как на офицера замахиваться! – крикнул он. – Последний раз добром спрашиваю – не пробегал ли кто?

– А чуме начхать, кто ты, офицер или парашник, – отвечал другой мортус, соскакивая и повернулся к Левушке. – Баринок, уйми старшего. Рассержусь – не обрадуется.

У этого голос был звонок, выдавал молодость, норовящую прикинуться зрелостью.

– Да вы бы ответили и дальше ехали, а с ним не связывались, – сказал на это Левушка. – Кулак у него тяжелый.

– Не тяжеле моего, – задиристо заметил мортус.

– Ну, подходи, – позволил Архаров.

При всей своей рассудительности и подозрительности, сейчас он хотел драться. То ли погоня разгорячила ему кровь, то ли таким образом желало выплеснуться недовольство графом Орловым, он не знал и докапываться не желал.

Он умел выкидывать из головы лишние мысли, чтобы в бою ими не смущаться, а довериться своему телу, своим рукам, своим чугунным кулакам. Так оно, по наблюдениям многих лет, было всего вернее. Чем меньше размышлений – тем стремительнее и точнее удар.

– Не лезь, Федька! Талыгай! – одернул товарища сидевший на краю фуры и до того молчавший мортус. – Верши, преображенец…

– А чуме начхать – талыгай или маз. Ну, кто тут на чуму? Нам, негодяям, терять нечего, мы последние деньки догуливаем! – выкрикнул мортус Федька. – Хоть на прощанье потешу душеньку! Подходи, чего встал!

– Николаша, не смей! – Левушка попытался удержать Архарова, но отлетел в сторону.

– А ты балахон сними, биться будет сподручнее, – посоветовал Архаров.

– Сниму – а ты меня потом по харе узнаешь?

– Архаров, он же зачумленный! – Левушка, переложив фонарь в левую руку, правой кое-как выхватил шпагу.

– Ничего, Матвей меня в уксусе искупает!

Началась драка.

Это был не тот известный в Европе кулачный бой, который особо чтила Англия – и навязала всему свету. Это было нечто иное – с мощными скрутами, дающими силу удару, с кулаками, бьющими сверху, с широкими замахами, с ударами хлесткими, когда в ход пускается обух кулака. И Архаров, с виду тяжеловатый и неловкий, как всегда, оказал себя быстрым и уверенным бойцом. Мортус, пропустив несколько ударов, очень скоро перешел к обороне.

– Федька, будет! – крикнули ему. – Чего ты связался?

– Ну нет! – крикнул Федька. – Меня еще никто не укладывал!

– Смуряк, – сказал, спрыгивая с телеги, кучер – высокий плечистый мортус, и подхватил длинную палку, на конце которой был железный крюк. – Отойди, баринок, я их разниму.

Но вежливость была притворной ему хотелось лишь занять выгодную позицию. Резко толкнув Левушку палкой в живот, от чего преображенец попятился и сел, мортус зацепил крюком Архарова за плечо и развернул так, что офицер попал под Федькин удар.