Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке - [40]

31. «Хозяин», «управляющий» и «артель»

Начнем с Бога. Для Меноккио это, прежде всего, отец. Игра метафор возвращает этому давно стершемуся определению изначальную содержательность. Бог — отец всех людей, «все мы божьи дети и того же естества, что и распятый». Все — христиане, еретики, турки, иудеи, «он всех любит, и все могут спастись». Хотят они того или нет, все они остаются его сыновьями: «Он всех зовет одинаково, турок, иудеев, христиан, еретиков, и никому не дает предпочтения, подобно отцу, у которого много сыновей и он всех их зовет сыновьями, и даже те, которые этого не хотят, все равно они его дети». Любовь отца не может стать меньше, даже если ее оскорбляют: оскорбление «причиняет зло» только тебе, а не ближнему твоему, как если бы был у меня плащ и я его разодрал, то причинил бы зло только себе и никому другому, а кто не делает зла ближнему своему, тот не грешит; все мы — сыновья Божий, если не делаем зла друг другу, наподобие того, как если бы у одного отца было несколько сыновей и один бы проклял своего отца, то отец его простил бы, но если один сын разобьет голову другому, то его не прощают, а наказывают; вот поэтому я сказал, что богохульство это не грех, потому что никому не делает зла».

Этим примером Меноккио, как мы помним, обосновывает свое утверждение, что важнее любить ближнего своего, чем Бога: и «ближнего», которого он имеет в виду, надо понимать в самом буквальном и конкретном смысле. Бог — отец любящий, но далекий от своих детей с их повседневными жизненными заботами.

Но Бог для Меноккио не только отец, он также является воплощением высшего авторитета122. Меноккио неоднократно упоминает о «святейшем владыке», то различая его и Бога, то отождествляя с «духом божьим» или с самим Богом. Кроме того, Бог сравнивается с «великим капитаном»: «своим посланником на земле он назначил своего сына». Он сравнивается также с дворянином: в раю «тот, кто воссядет на эти сиденья, захочет видеть все перед собой, как дворянин, который требует показать ему все его имущество». «Господь Бог», тем самым, господь в самом прямом смысле, господин, синьор: «Я говорил, что Иисус Христос, если он был Бог, то зачем он дал себя схватить и повесить; в этом пункте я не был уверен и колебался, потому что мне казалось это невозможным, что Господь позволил себя схватить, и потому я думал, что раз его распяли, то это был не Бог...»

Господин... Но главный признак господина — то, что он не работает, потому что всегда есть, кому за него работать. Бог — именно такой господин. «А что до индульгенций, я думаю, им можно верить, ведь если человек, которого Бог поставил за себя, а именно папа, дарует прощение, — то это все равно как будто его дарует Бог, ведь оно дано его управляющим или вроде того». Папа у Бога не единственный управляющий; Святой Дух тоже «вроде как управляющий у Бога, и этот Святой Дух избрал потом четырех капитанов, или еще можно сказать управляющих, из тех ангелов, которые были сотворены...» Люди были созданы «Святым Духом по воле божией и другими его помощниками; управляющий ведь во всяком деле не обходится без помощников, но и Святой Дух тут приложил руку».

Бог, следовательно, не только отец, но и хозяин — землевладелец, которому нет нужды работать в поте лица, ибо он может переложить работу на своих управляющих. Но и они в свою очередь только изредко «прикладывают руки»: Святой Дух, к примеру, создал землю, деревья, животных, человека, рыб и всех других тварей земных «с помощью своих работников-ангелов». Правда, Меноккио не отрицает (в своем ответе на прямой вопрос инквизиторов), что Бог мог сотворить мир даже без помощи ангелов: «Когда кто-нибудь строит дом и нанимает плотников и других рабочих, то все равно говорят, что дом построил он; так и для постройки мира Бог привлекает ангелов, но говорят, что это Он его сотворил. И как тот нарядчик при постройке дома мог все сделать сам, но потратил бы больше времени, так и Бог при постройке мира мог все сделать сам, но за большее время». Бог обладает «могуществом»: «Мало хотеть что-нибудь сделать, надо и мочь. Например, столяр хочет смастерить лавку, но без струмента и досок это его хотение напрасно. Также и для Бога: мало хотеть, надо и мочь». Но это «могущество» состоит в том, что он действует «посредством артели».

Эти постоянные метафоры указывают, разумеется, на желание приблизить, сделать более понятными главных религиозных персонажей, рассказав о них языком повседневного опыта. Естественно в таком случае, что человеку, чье занятие, как он объявил своим судьям, было — помимо работы на мельнице, — «плотницкое, столярное, выкладывать стены», Бог будет напоминать столяра или каменщика. Но за этим изобилием метафор стоит и другой смысл. «Постройку мира» опять же надо понимать буквально — как физическое действие, как работу («Я думаю, что ничего нельзя сделать без материи и даже Бог не мог бы этого сделать»). Но Бог — это господин, а господа не работают. «По-вашему, Бог сам по себе сделал, создал, сотворил хоть что-либо?» — допытывались судьи. «Он распорядился, чтобы появилось хотение это сделать», — ответил Меноккио. При всем своем сходстве с плотником или каменщиком Бог все же имеет под своим началом «артель» и «работников». Лишь однажды в пылу полемики против почитания образов Меноккио обмолвился об «одном Боге, который сотворил небо и землю». На самом деле, по его убеждению, Бог не сотворил ровным счетом ничего также точно, как и его «управляющий», Святой Дух. Кто действительно потрудился своими руками, так это ангелы — «артель», «работники»