Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке - [22]

.

Отсюда, впрочем, не следует, что в течение XVI века религиозные смуты вовсе обходили итальянскую деревню стороной50. Однако в деревне за тонким поверхностным слоем современных тем и понятий всегда скрывается массивный костяк иной, куда более древней традиции. Что общего с Реформацией имеет космогония, подобная той, что зародилась в голове у Меноккио — первозданный сыр, в котором как черви копошатся ангелы? А высказывания, которые приписывались Меноккио его односельчанами — «все, что мы видим, это Бог, и мы тоже боги», «небо, земля, море, воздух, бездна и ад — все это Бог» — что в них реформационного? Не правильнее ли будет отнести их на счет традиционных крестьянских верований, чье происхождение теряется в глубине веков? Реформация, разбив поверхностное религиозное единомыслие, пробудила их к жизни; Контрреформация в попытке это единомыслие восстановить вывела их на свет прежде, чем окончательно уничтожить.

Если это действительно так, тогда нет нужды искать объяснение радикальным идеям, высказанным Меноккио, ни в анабаптизме, ни в некоем абстрактном «лютеранстве». Мы должны задаться вопросом, не принадлежат ли они вполне независимому течению крестьянского радикализма51, которое много старше Реформации и которое бури этой эпохи лишь вынесли на поверхность52.

10. Мельник, живописец, шут

Инквизиторы не могли поверить, что обычный мельник способен самостоятельно, вне влияний со стороны, прийти к подобным мыслям. У свидетелей допытывались, говорил ли Меноккио «всерьез или в шутку или словно бы повторяя чужие слова», от самого Меноккио добивались имен его «сотоварищей», но не добились ничего. Меноккио, в частности, заявил со всей определенностью: «Я никогда никого не встречал, кто был бы тех же убеждений, что и я; до этих мыслей я дошел своим умом». В этом случае, однако, он не говорил всей правды. В 1598 году дон Оттавио Монтереале (который, напомним, был косвенно причастен к тому, что инквизиция заинтересовалась Меноккио) сообщил, что по его сведениям, «этот Меноккио набрался своих богопротивных мыслей у художника из Порчии по имени Никола», когда тот работал в Монтереале в доме" синьора де Лаццари, родственника дона Оттавио. Имя этого художника упоминалось и во время первого процесса53, причем Меноккио реагировал на него с явным смущением. Сначала Меноккио заявил, что встречался с ним во время великого поста и тот ему сказал, что постится только «из страха» (сам же Меноккио разрешал себя «немного молока, сыру и несколько яиц», оправдываясь своей слабой физической конституцией). И тут же Меноккио начал рассказывать в довольно туманных выражениях о некоей книге, принадлежавшей Николе, явно стараясь увести разговор в сторону. Самого Николу не преминули вызвать в инквизицию, но вскоре отпустили, удовлетворившись похвальными аттестациями, выданными ему двумя священниками из Порчии. И только во время второго процесса прозвучал намек на возможность постороннего влияния на еретические воззрения Меноккио. На допросе 19 июля 1599 года инквизитор спросил Меноккио, с каких пор он стал считать (опираясь, как мы впоследствии увидим, на одну новеллу «Декамерона»), что любой человек может рассчитывать на спасение, если не изменяет своей вере, и поэтому турку нужно оставаться турком и не следует обращаться в христианство. Меноккио ответил: «Я этих мыслей уже пятнадцать или шестнадцать лет — начали мы как-то разговаривать, и дьявол мне это подсказал». «С кем начали разговаривать?» — тут же спросил инквизитор. Только сделав долгую паузу («post longam moram»), Меноккио ответил: «Не знаю».

С кем-то, значит, Меноккио все же беседовал о религии пятнадцать или шестнадцать лет назад — всего вероятнее, в 1583 году, поскольку в начале следующего года он уже сидел в тюрьме. Можно с уверенностью предполагать, что именно у этого человека Меноккио одолжил и саму подозрительную книгу, «Декамерон». Пару недель спустя Меноккио назвал его имя — Никола Мелькиори. Не только совпадение имени, но и совпадение дат (на это обстоятельство инквизиторы не обратили внимание) позволяют отождествить его с Николой из Порчии, о котором в 1584 году Меноккио говорил, что не видел его в течение года.

Дон Оттавио Монтереале был хорошо осведомлен: Меноккио беседовал о религии именно с Николой из Порчии. Мы не знаем, входил ли этот Никола в тот кружок местных мастеровых, которые двадцатью пятью годами раньше собирались для совместного чтения евангелия54. Но в любом случае, несмотря на благоприятные аттестации, добытые им в 1584 году, он уже задолго до этого пользовался славой «отъявленного еретика». Так его назвал в 1571 году порденонский дворянин Фульвио Рорарио55, сообщая о случае восьми- или десятилетней давности: по его словам, Никола «сам рассказывал, как разбил несколько иконок, украшавших церквушку неподалеку от Порчии, и при этом твердил, что они плохо изготовлены и некрасиво смотрятся..., и что это барышничество, что не годится помещать изображения в церкви». Нельзя не вспомнить о Меноккио и его решительном осуждении священных изображений. И это еще не все, чему он научился от Николы из Порчии.