Сын Зевса. В глуби веков - [217]

Александр сидел в саду на золотом троне, в диадеме, во всей пышности своего царского сана. Его придворные — этеры, военачальники, македонские и персидские вельможи — расположились по обе стороны царя на креслах с серебряными ножками; их кресла были несколько ниже, чем царский трон.

За спиной царя полукругом стояли евнухи в белых индийских одеждах, скрестив на груди руки. Так полагалось у персидских царей, и теперь так же полагалось у царя македонского.

Мимо царя и его военачальников проходили недавно завербованные войска — персидские, мидийские, отряды из Карии, из Лидии, отряды с побережья… Походным строем, в полном снаряжении, воины проходили перед царем мерным шагом, стараясь показать свою отличную выправку, — царь строг, его зоркий глаз видит все, и никакая оплошность не пройдет мимо него.

Царь хмуро оглядывал воинов. И тут же распределял их по фалангам. Много персов попадало в македонские фаланги. Персы принимали его приказы с низким поклоном. Македоняне терпели и молчали.

Это длилось уже несколько дней. Вавилон был набит войсками. Долина вокруг Вавилона превратилась в сплошной военный лагерь. Корабли Неарха уже стояли под парусами на Евфрате. Александр готовился выступить и по суше, и по воде. Аравия велика — ему нужно много войска. И потоки военных отрядов без конца проходили один за другим под хмурым, внимательным взглядом царя.

Александр устал. Но он искал усталости. Заботы, распоряжения и замыслы — огромные, неслыханные замыслы: покорить земли, лежащие по берегам Срединного моря, покорить Аравию и Африку, построить дорогу через пустыню и прорыть на всем ее протяжении колодцы, углубить русло Евфрата и сделать Вавилон морским портом. Все это не оставляло царю свободных минут, но он и боялся этих минут — сразу наваливалась тоска, от которой не было защиты. Лишь только неотложные дела отступали от него, перед глазами являлось мраморное, застывшее лицо, черные полумесяцы ресниц, плотно закрывшие угасшие глаза, неподвижное тело, из которого ушла жизнь. Это было труднее всех дел и всех забот. Это было невыносимо.

Ветер замер. Неподвижный воздух навалился густым зноем. Александр не выдержал. Он вдруг поднялся, сбросил одежду и скорым шагом направился к бассейну, где, пронизанная золотыми искрами, прохладно голубела вода. Невысокие кудрявые кусты окружали бассейн, белая лестница вела прямо к воде.

Свита последовала за Александром. Так полагалось у персидских царей. Так теперь полагается и у него, царя македонского. Нагревшаяся под солнцем вода не дала свежести. Александр, не вытираясь, надел хитон. Мокрые, уже отросшие волосы торчали над белым округлым лбом.

Тем же скорым шагом царь поднялся по мраморным ступеням на зеленую террасу, где проходил смотр войска, — и в ужасе остановился. На его троне, в его царской одежде и с диадемой на голове неподвижно сидел какой-то чужой человек. Евнухи кричали и плакали, били себя по лицу, рвали на себе одежду, — неизвестный сел на царский трон, что предвещает ужасное несчастье, а они, евнухи, не смогли помешать этому: персидский обычай запрещал им прикасаться к трону царя.

Телохранители тотчас грубо сорвали с неизвестного царское одеяние и диадему.

— Кто ты? Что тебе здесь нужно?

Странный человек тупо смотрел перед собой и молчал. А когда наконец его заставили заговорить, он ответил все так же тупо и ни на кого не глядя:

— Я — Дионисий из Мессены. Я был обвинен. Меня привезли сюда в цепях. Теперь бог Серапис освободил меня. Он приказал мне надеть диадему и смирно сидеть здесь.

Больше он ничего не мог сказать, хотя ему грозили смертью. Казалось, что он был не в полном рассудке. Его увели.

Все остались в тяжелом недоумении. Александр отпустил военачальников:

— Продолжим завтра.

Ему стало страшно. Он снова почувствовал себя больным.

Флот Неарха стоял на Евфрате готовый к отплытию. Он должен был выступить раньше, чем сухопутное войско. Снова в неизвестный путь, снова неизвестные земли, страны, народы… Новые страдания и лишения. Но кто, испугавшись их, откажется от громкой славы пройти вокруг неведомых берегов Аравии?

Уже назначен и день отплытия. Царь всегда перед походом старался умилостивить богов. Нынче он приносил обильные жертвы и Зевсу, и Посейдону, и всем богам, отвращающим несчастье. А кроме того, принес жертву Счастливому успеху — так посоветовали ему жрецы. Жертвенное мясо понесли в лагерь по лохам, по сотням. В лагере начался пир — и мяса, и вина было достаточно.

Вечером и Александр созвал к себе друзей. Он давал прощальный пир Неарху.

Было весело, оживленно. Вспоминали прошлые походы, предугадывали события похода предстоящего. Больше всего было разговоров об Аравии.

— Я слышал, что арабы чтут только двух богов, — сказал Александр нетвердым голосом: он уже сильно захмелел, хотя выпил немного, — небо и Диониса. Что они чтут небо — это понятно. Небо светит нам лунною ночью, на небе находится солнце, которое не только светит нам, но и согревает землю. А что касается Диониса, то я совершил не меньшие подвиги, чем он!

Друзья переглянулись — царь опять начал хвастаться. И не трогал бы он Диониса, на свою беду!