Сын Сарбая - [35]

Откуда такое настроение? Что случилось? Почему вдруг захотелось ему одиночества? Почти все лето он был один с коровами, и только в самое последнее время у него появился друг — вдвоем им стало куда как веселее. И сегодня, если б Дардаке пошел со стадом, наверно, встретился бы с Чекиром… Да, Чекир удивится, увидев вместо молодого парня рыжебородого старика. Поскачет навстречу, смешает стадо…

Дардаке невольно рассмеялся, представив, как удивятся оба, и отец и Чекир.

Посмеявшись, Дардаке опять стал серьезным. Он даже поругал себя за неуместный смех. Разве может взрослый путник, едущий по делу, с важным поручением, хохотать или даже улыбаться! Если бы кто-нибудь увидел со стороны, сразу бы сказал: это едет сумасшедший или… или ребенок.

В том-то и дело, что он не ребенок. Да, да, именно в этом дело! С того самого места, где скрылись за холмом отец, мать и старый Буйлаш, он, Дардаке, перестал быть ребенком. Конечно, он и раньше оставался в горах один. Но какое может быть сравнение! Со стадом он уходил самое большее на пять-шесть километров. Туда приходила даже девчонка Зейна со своими подопечными ребятишками. Разве пустили бы ее на такое большое расстояние, да еще и с грузом!

А сколько километров от аила до кыштака? Вот удивительная штука — этого Дардаке не знал. Никто этих километров не считает, и взрослые о такой ерунде не думают. Отец сказал: «К обеду привезу косцам айран». А в какое время у косцов обед? Ну, уж это-то можно сказать совершенно точно: когда они откладывают косы, вынимают из кошелки домашние припасы и принимаются за еду. Точнее не скажешь. Часов ни у кого нет, даже у бригадира. И все-таки не бывает так, чтобы обед начался позже или раньше. Есть примета: солнце осветило правый склон Петушиной горы, тень зашла за Шестирогую скалу. С каждым днем надо делать небольшую поправку — старики это умеют, они и без часов скажут время с точностью до десяти минут.

Время, время! Им надо дорожить. Сегодня Дардаке необходимо самому следить за тем, как бы не опоздать. Косцы увидят его издалека и пойдут к нему навстречу. И он им закричит:

«Сюда, сюда! Все идите, на всех хватит! В этих бидонах свежий айран — утолите свою жажду, размочите свои лепешки, поешьте плотно, наберитесь богатырских сил. Это я, Дардаке, сын Сарбая, привез вам с гор прекрасный молочный напиток!»

Быть взрослым — это значит помнить не только о себе, но и о других. Позаботиться о тех, кто терпит жажду и голод, накормить и напоить десятки людей.

Вполне возможно, что сам председатель его увидит.

«Где твоя борода, Сарбай? — спросит он. — Неужели на шестом десятке ты решил побриться?.. Ой-е! Да ведь это не Сарбай! Смотрите, люди! У нас новый возчик. Какой-то молодой и сильный джигит».

А Дардаке ловко соскочит с вола, распутает ремни, снимет бидоны, открутит крышки…

Так размечтался Дардаке, сидя на широкой спине медлительного вола. Правду говоря, хоть в мыслях своих Дардаке забежал далеко вперед, на деле он потерял представление об истинной скорости, с которой передвигался. Солнце уже припекало ему шею, кузнечики то и дело перелетали через круп вола, будто перед ними была неподвижная туша. Дардаке видел розовую подкладку их крылышек. Видел и не видел. Воображение рисовало ему поливные травы долины, такие густые и высокие, что в них можно спрятаться не пригибаясь. Ему представлялась широколистая, шуршащая кукуруза, в которой там и сям уже торчат зеленые початки. А на плетнях, наверно, уже висят шары завязавшихся тыкв, с грядок разбегаются, как ягнята на овцепривязи, огурцы с белеющими кончиками. Эх, а ночью… Мальчишки, наверно, давно уж совершают налеты на пушистые посевы моркови. Вытерев о штаны острые рыжие хвостики, они хрустят зубами так, что слышно в правлении колхоза. А свежий лук, а дикий чеснок! Ребята наедаются зелеными побегами до одури, и пахнет от них, как от верблюжат… Да, ночью хорошо! Вот бы под круглой луной пробраться сквозь тростники к глубокой заводи Джумгáл-Дарьи и плавать там, пока все тело не покроется мелкими пупырышками!

— Ах ты, племянник шайтана! Совсем ошалел? А ну, чшу ош! Иди, иди, проклятый! — заорал Дардаке на вола, заметив, что тот остановился у кривой ивы и объедает листья. — Не стыдно тебе? Нам поручили важное дело, рабочие люди ждут с надеждой нашего появления, а ты принялся за свою жвачку! Тебе бы нашу учительницу. Стоит ей заметить жующего, она заставляет широко открыть рот и заглядывает в самую глубь — не осталось ли на задних зубах кусочка смолы. Но у нас в классе дети, а ты большой, взрослый бык. Дорогая моя скотина, ош! ош! Пока солнце еще не сильно жарит, пройдем поскорее второй перевал и выйдем на широкий склон, ведущий к долине. Ну, поспеши же хоть немного, не притворяйся таким немощным! Я целое лето пас тебя вместе с коровами, не давая в обиду оводам и слепням. Ты набрался сил, твоя шкура натянулась от жира, рога твои сверкают, как молодой месяц. Прибавь же шагу! Если успеем вовремя, клянусь, что поставлю тебя в тени и угощу травами, каких нет в горах! Я нарежу тебе молодого камыша, принесу охапку водяных листьев… Так не тащись же ты, как древний старец, поспеши хоть немного! Давай уважать друг друга.