Сын Ра - [71]

И, наконец, третий, самый дальний от нас эшелон — дивизион реактивной артиллерии из абаканской дивизии — установок залпового огня «Град», дальность стрельбы которого, в отличие от нашей архаичной гаубицы, больше 20 км.

«Гребень укрытия» (высаженная для снегозадержания лесополоса из высоких старых тополей) находился от моего орудия на расстоянии примерно 11 км. Пока офицеры устанавливали и оборудовали палатку для управления огнем, я, не торопясь, окопал и закрепил гаубицу, принявшись за аппарель и «щель» для снарядов. Имея под рукой приличный шанцевый инструмент из МТО, я довольно быстро выкопал небольшой (2 на 1,5 метра), уютный окопчик, который, как выяснилось позже, очень пригодится мне в эту морозную октябрьскую ночь. «Кадет» Черкасов лихо «оседлал» нашу пехотную пушку «ЗИС-76» и начал для корректировщиков огня исступленно, как маньяк, вести прицелочную стрельбу, закрывая одной рукой ухо, а второй вставляя маленький изящный снаряд этой миниатюрной и очень изящной, особенно на фоне тяжелой гаубицы, пушчонки в клиновидный затвор. Это он, между прочим, правильно делает, так как звук у «ЗИС» просто отвратительный — резкий, лязгающий, больно бьющий по барабанным перепонкам. Даже наше тяжелое орудие «Д — 1», производя во время стрельбы гулкий, басовитый звук, куда легче переносится (правда с открытым «во всю варежку ртом»), чем пронзительный визг этой маленькой пехотной пушки.

Наконец, все было готово, и наступило затишье перед боем. «Орудие к бою!» — закричал комбат Широков. — Прицел — «8–5», отражатель — «ноль», осколочно — фугасным, взрыватель — осколочный, беглый огонь!» — и пошла работа, настоящая мужская работа, благодаря которой только и появляется хоть какой-то смысл существования армии в мирное время. Стрелять «беглым огнем» — это, значит, производить один выстрел за 6 секунд. Примерно через минуту ведения такого огня солдат уже, как собака, «высовывает язык на плечо», с него градом катится пот, а ноги подламываются под тяжестью 50 — килограммового снаряда. А теперь помножьте это все на 7 (в кадрированном дивизионе я один «исполнял» все номера боевого расчета), и «картина маслом» будет полной.

К тому же, не следует забывать, что я уходил в армию, веся всего 57 кг. Как я уже говорил, 152 — мм снаряд моего орудия весил 50 кг. Образно говоря, мне приходилось с помощью увесистого деревянного прибойника с колена запихивать самого себя в узкое жерло гаубицы, да еще под углом примерно в 70 градусов — именно такой угол возвышения имеет орудие «Д-1» при стрельбе на 10 и более километров. Результат этой простой арифметики не заставил себя долго ждать — очередной снаряд выскальзывает из моих ослабевших рук и гулко падает на землю, а вслед за ним уже я, во весь рост, растягиваюсь возле орудия. Где — то сзади нас сильно ухают, сотрясая землю, тяжелые «Гиацинты» и «Пионы». По небу чиркают молнией, неуловимые, как тени, сигарообразные ракеты «Града». В общем, война — она и в Африке война!

Наконец, боевая стрельба закончилась и с КНП приехал наш «кастрат», шумно размахивая «крыльями» и захлебываясь словами от радости: «Вы представляете, Черкасов положил 8 из 11 мишеней! Мы там, на КНП, просто все охренели!» «Вот тебе и алкаш «Кадет»!» — удивленно подумал я. Дело в том, что в стрельбе на 14, 5 км, почти запредельной по дальности выстрела для нашей гаубицы, по инструкции допустимой является отклонение снаряда на 40 — 50 метров. Наш «чудо — стрелок», благодаря своему феноменальному глазомеру и природному артиллерийскому чутью, дал дивизионам такие точные координаты стрельбы, что они умудрились снарядами попасть в 8 из 11 деревянных щитов, что, конечно, просто невероятно!

Вечерело, и офицеры дивизиона засобирались в лагерь. «Воронин, мы тебя оставляем на охране объекта — смотри, не прое… оптику, ты с нами тогда вовек не рассчитаешься!» Черкасов при этом злобно ухмыльнулся, наверное, подумав: «Чтоб ты, падла, окочурился здесь от холода!» Это была месть, изощренная месть «шакалов», за то, что я покидал их и уходил в военную прокуратуру. «Ну, ничего, посмотрим, кто — кого!» — со злостью подумал я, провожая взглядом отъезжающую с офицерами машину.

Вскоре потянуло пронизывающим арктическим холодом — это суровая сибирская ночь настойчиво вступала в свои права. Надо было срочно найти решение этой проблемы. Я внимательно осмотрелся на местности и обнаружил вокруг орудия очень много превосходного подстилочного материала — тыквенной ботвы от убранного недавно урожая. Оставалась одна маленькая проблема — просушить ее от дождя. Я сбросил в свой окопчик пустые ящики из-под снарядов и поджег их. Высушенное, хорошо прокрашенное дерево вспыхнуло, как порох, дав много дыма и тепла. Я разложил на палках, прямо над костром, мокрую ботву, периодически снимая просушенную и подкладывая мокрую. Вскоре у меня образовалась довольно приличная кучка хорошо высушенной травы, которой теперь можно было выстелить дно моего окопа. Я с наслаждением лег на мягкую, еще теплую от костра, подстилку, сверху укрывшись бушлатом и тыквенной ботвой, и уснул глубоким, блаженным сном праведника. Проснулся я от голоса комбата Широкова, который смотрел на меня сверху вниз с удивлением и нескрываемым уважением: «Ты — прямо как индеец, Воронин, самый настоящий индеец в прерии! Молодец, смог выжить в суровых климатических условиях! Объявляю тебе благодарность!» К окопу подошел вечно недовольный, очевидно, с глубочайшего похмелья майор Черкасов. «Это так вы охраняете орудие, товарищ сержант!» — с явной издевкой, подчеркнуто официально, сказал «Кадет» и рысью побежал в палатку проверять сохранность орудийной оптики. Вышел он оттуда очень разочарованным и до самого лагеря больше не проронил ни слова.