Сын Ра - [69]

До Юрги, крупнейшего полигона СибВО в Кемеровской области, мы добирались в самых настоящих «теплушках» времен Великой Отечественной войны. Нам выдали суточный сухой паек, а на остановках возле эшелона солдаты хозвзвода выкатывали полевую кухню и кипятили чай. В нашей «теплушке» стояла печка — «буржуйка», которая изрядно коптила, поэтому двери в вагоне мы никогда не закрывали. Ночью, когда я встал по нужде и слез с деревянных нар, передо мной предстала абсолютно сюрреалистическая картина: «бьется в тесной печурке огонь» под уютное сопение спящих солдат; этот древний, в огромных щелях вагон, жутко раскачивающийся и громыхающий колесами в открытую настежь дверь; эта полусгнившая дверная перекладина, на которую можно осторожно облокотиться, со страхом вглядываясь в кромешную ночную тьму и собственную бегущую по земле тень. Меня опять не покидает ощущение «де жа вю» — где — то я уже это видел. Вспомнил — ну, конечно же — в старых хрониках военных лет и художественных фильмах про войну.

Юрга (в переводе с тюркского — «гнилая яма») полностью оправдала свое название, в день приезда встретив нас ледяным дождем и шквалистым, пронизывающим до костей ветром. При разгрузке эшелона возникла неожиданная заминка, невольным виновником которой вновь оказался я — «историческая» личность, в смысле постоянного попадания в нехорошие истории. Дело в том, что «Кадет» Черкасов до отправления эшелона выдал мне трехдюймовые гвозди, строго наказав — как следует закрепить «башмаки», фиксирующие движение, под колеса орудий и дивизионных «Уралов». Я выполнил его поручение с обычным рвением бравого солдата Швейка, от души «законопатив» десятисантиметровые гвозди в платформу состава по самые шляпки. Началась разгрузка, майор Черкасов попытался снять мои «башмаки», но не тут то было — «сделано в СССР — сделано на совесть!» «Еб…й Воронин, что ты наделал! — завопил «Кадет», безуспешно пытаясь поддеть «башмак» гвоздодером. — Да чтоб у тебя руки отсохли вместе с яйцами, лупень ты несчастный!» «Я же говорил вам, что вы еще горько пожалеете, что не пустили меня в военную прокуратуру и взяли с собой в Юргу», — заявил я Черкасову, у которого тут же отвисла челюсть от подобной наглости. Сзади напирали, смачно матерясь, другие дивизионы — по закону подлости наша платформа стояла прямо в центре эшелона. Наконец, с горем пополам, коллективными усилиями удалось отодрать мои «башмаки» от платформы, но, как говорится, «осадок остался». Начало «большого пути» было положено — весьма и весьма недурно для настоящей авантюры!

При разгрузке платформы возник еще один непредвиденный конфуз: наш водитель Аладдин Гасанов, по-видимому, в свое время купивший водительские права в Баку, дрожа от страха, как осиновый лист, наотрез отказался съезжать с платформы на своем «Урале» по узким, раскачивающимся во все стороны стапелям. Долго наблюдавший эту занимательную картину Широков вскоре не выдержал, и, здорово психанув, сам сел за руль «Урала», ювелирно съехав с платформы состава.

Разгрузив платформы и вагоны со снарядами, колонна, наконец, двинулась через Юргу в сторону полигона. Лагерь мы разбили в очень живописном месте — на обрывистом берегу реки Томь, прямо в центре березового околка. Природа здесь почти такая же, как на Алтае, и все же чем — то отличается — чем-то очень неуловимым в ландшафте и растительности окружающей местности, выбранной нами для бивака.

Разбив палатки и обустроив быт, до начала стрельб мы три дня ровным счетом ничего не делали, слоняясь по лагерю и тупо маясь от безделия. В такие моменты на ум идут всякие криминальные мысли и хочется, как Карлсону, слегка пошалить.

Однажды я предложил Аладдину сделать «налет» на офицерскую палатку, пока офицеры находятся на полигоне — накануне они завезли туда из Юрги ящик свежего «Жигулевского» пива. Аладдину идея очень понравилась, однако в палатку он идти отказался, оставшись на «стреме». Я «профессионально» забрался в офицерскую палатку, рассчитанную на четырех человек, пошарил в вещах Бухтеева и Широкова, не обнаружив там ничего интересного; зато у «Кадета» под походной кроватью стоял ящик пива, бутылка водки и вещмешок с тушенкой. Взяв две бутылки пива и банку гречки с мясом, я благополучно покинул палатку. Уютно расположившись на берегу Томи, мы открыли пиво и с наслаждением стали пить этот горьковатый «благодатный» напиток. Очень быстро «балда» ударила нам в отвыкшую от алкоголя голову. «Воронин, теперь ты стал таким же вором, как и я!» — заплетающимся языком радостно сообщил мне Аладдин, потягивая «трофейное» пиво — я уже успел ему рассказать про свое ночное открытие в казарме в первый день моего пребывания в части. Я довольно вытер пивные губы платком и изрек с нарочитым пафосом: «Нет, я даже вор гораздо лучше тебя!» Гасанов громко засмеялся радостным, заливистым смехом расшалившегося ребенка.

Свои набеги на офицерскую палатку мы повторили еще пару раз, дальше это делать стало опасно, так как офицеры стали замечать пропажу пива и каждый раз после возвращения с полигона обнюхивать нас. Однако трудно было что — либо учуять офицерскому носу из дурно пахнущих луком предусмотрительных солдатских ртов.