Сын отца своего - [9]

Горячий хмель ударил в голову внезапно.

Ермаков вошел в подъезд, медленно поднялся на лестничную площадку второго этажа, воззрился на белую цифру «5» в черном стеклянном ромбике и вдруг представил: Полина стоит за дверью, в полутемном коридоре — ждет…

«Нет!» — сказал он себе и с грохотом сбежал по лестнице, забыв, что люди в доме спят…

На другой день он объявил себе благодарность за благоразумие, однако мысли его незаметно, невольно, как железные опилки к магниту, липли к событиям той ночи, к странному разговору, с нечаянному объятию, к двери с цифрой «5» в черном стеклянном ромбике.

* * *

В казарме солдаты ходили на цыпочках, и в мертвой тишине глухо раздавался из ротной канцелярии голос капитана Ордынцева. Игорь Линев, красный и злой, вывалился оттуда навстречу Ермакову, в сердцах бросил:

— Все из-за твоих штучек терпим. Выводишь командира из себя, а у нас чубы трещат. Не из-за этой же дурацкой веревки он нынче разошелся!

— Из-за какой веревки? Линев, остывая, объяснил…

Танкисты народ веселый, а то и озорной. Да и как не поозоровать в девятнадцать лет! С месяц назад поспорили первый ротный бегун Зайцев и любитель верховой езды Петриченко: кто быстрее — спринтер или наездник? У одного земляк в хозвзводе служит, через него добыли лошадку, что на прикухонном хозяйстве трудилась, пошли на стадион и там устроили бега под неистовое улюлюканье собравшихся болельщиков. С переменным успехом испробовали все короткие дистанции и уж пошли было на второй круг, чтоб выяснить отношения до конца, но тут на шум завернул командир хозвзвода. Увидел свою рыжуху в мыле, обиделся и взбесился: «Нашли соперничков! Кобыла-то, может, уж лет десять галопом не ходила, а Зайцеву что! Он каждую неделю кроссы бегает, не считая физзарядок и физподготовок». Пошел жаловаться к Ордынцеву и пригрозил: если что с лошадью случится, он напишет рапорт и потребует сделать начет на виновников. Павел Прохорович посмеялся, однако строго наказал спорщикам: впредь наперегонки с лошадьми не бегать… Сегодня, роясь в старом шкафу, Ордынцев вдруг нашел веревочный недоуздок, невесть откуда взявшийся. Уж не устраиваются ли в роте новые скачки?..

Вероятно, злополучная находка была лишь толчком к взрыву — Линев это уловил.

— Иди, иди, — торопил он Ермакова с откровенным злорадством. — Он ведь тебя ждет не дождется. Слышишь, как от нетерпения орет на старшину?

Ордынцев даже не глянул на вошедшего Ермакова. Потрясая недоуздком перед носом старшины, он с яростью чеканил слова:

— Уже днем спите, прапорщик?! Эскадрон на постой в казарме станет — не заметите! Стареете, Зарницын?! Забыли, для чего мы тут с вами?! Так я напомню: служить! Служить, а не спать! — Зарницын, невысокий полнеющий прапорщик, молча стоял навытяжку, лицо его выражало полное понимание собственной вины. — Идите! И подумайте, о чем мы тут беседовали!

Потом Ордынцев повернулся к Ермакову, выдвинул ящик стола, опасливо заглянул в него, словно боясь обнаружить там седло или что-нибудь еще кавалерийское, извлек какую-то бумажку и, развернув, опустился на стул.

— Жалуются на вас, Ермаков, — заговорил он неожиданно спокойно. — Что вы там устроили в общежитии?

— Тактический ящик с песком, товарищ капитан.

— Ящик? А кто разрешил?

— Разве на это требуется разрешение? Позавчера начальник штаба заходил, так даже одобрил. Вместе одну задачку решили.

Ордынцев посмотрел недоверчиво.

— Заведующая жалуется, между прочим, не начальнику штаба, а мне. Говорит, жилое помещение захламляете, отвечаете грубостью, когда вам замечание делают и просят убрать лишнее из комнаты. Вам что, в учебных классах мало ящиков?

— Я часто по вечерам дома работаю.

— «Работаю»! — Ордынцев вдруг резко выпрямился, откинувшись на спинку стула. Узкое горбоносое лицо его стало еще темнее. — Ответьте мне откровенно, Ермаков, вы что, диссертацию на моей роте готовите? Как тренировочные занятия — так у вас усложнения и дополнения. В прошлый раз на вождении, пользуясь моим отсутствием, поставили дополнительный ограничитель габаритов на участке повышенной скорости. Заставили людей осторожничать, оценку роте снизили. Теперь вот на стрельбе… На каком основании вы самоуправничаете?

— Я хочу, чтобы солдаты на занятиях воевать учились, а не просто нормативы выполнять. На партсобрании о чем говорили?..

— Я не спрашиваю вас, Ермаков, какую цель вы преследовали, самовольно усложняя упражнение. Я спрашиваю: на каком основании?

Ермаков вспомнил золотое молчание старшины и не ответил. Он считал себя правым: так не все ли равно, похвалят его или накажут?! Тем более что у Ордынцева свой взгляд на такие вещи, и не лейтенанту Ермакову разубеждать его.

Молчание Ермакова чуть-чуть смягчило Ордынцева. Он встал, подошел к окну, жестко поскрипывая сапогами. Опершись о подоконник, минуту смотрел на солдат, играющих в волейбол по другую сторону широкого плаца, прислушивался к ударам по мячу, восторженным и разочарованным крикам болельщиков.

— Наказать бы вас, Ермаков, за отсебятину, — сказал наконец капитан тоном человека, который только что был зол, но уже отмяк и готов забыть прошлое. — Ведь тот раз соседи пятерку привезли с танкодрома, а мы едва не схватили «удочку». Комбат ко мне: «В чем дело?» Что прикажете отвечать? Кого виноватить? Уж не вас ли?