Сын леса - [40]

К избушке Алик подошел в темноте. Из трубы летели искры, среди кустарника желтело окно, затянутое полиэтиленом. Хозяин переступил порог с дубиной в руке, сел на порог.

— Алик?! — засуетился лесничий. — Мы тебя ждали до темноты. На верхней дороге машина сломалась… Герасимович ногу подвернул… опухла.

— Это кто? — кивнул Алик на двух незнакомцев, не глядя в их сторону.

— Из Алма-Аты, охотинспекция, — виноватым голосом заговорил казах-лесничий, потряхивая двумя руками ладонь чикиндиста. — Опухла нога…

— Меня ваши ноги не колышут! — процедил Алик. — Я в городе в чужие дома не лезу, хотя бывает — спать негде. Может, у меня здесь был магнитофон за полторы тысячи? Докажи, что не украли?

Седой русский мужик, лет пятидесяти, вытащил алюминиевую флягу, набулькал в кружку, протянул ее хозяину избы:

— В горах другие законы — здесь друг другу помогать надо!

— Уж кто бы говорил про это, только не ваш брат. — Алик выждал секунду, не принимая кружку, но все-таки взял.

— Выпей, поговорим, — протянул бутерброд с городской колбасой тот, что помоложе, чернявый, русский или татарин. — Мы к тебе по делу.

Алик выцедил холодную водку, подобрел, обмяк. Наложил в тарелку соленых груздей, выставил на стол, бросил заварку в кипевший на печи чайник.

— Барсов встречал? — спросил старший, примериваясь к милицейскому тону, входя в начальственный раж.

— Мало ли кого я встречаю, — угрюмо проворчал чикиндист.

— Поймать сможешь? — снова подлил ему из фляги седой.

— Я любого инспектора за грешным делом поймать могу, а вот привлечь, как они меня, не получается, — ухмыльнулся Алик, совсем подобрев от выпитого.

— Короче, все официально, за хорошие деньги нужно отловить двух барсов и четыре горных барана. Сети, снасти дадим. Возьмешься?

— Я этим не занимаюсь!

— Да брось ты ломаться, будто мы не знаем, чем ты на Усеке занимался…

— Убивать — убивал! — куражливо закурил Алик, выпустил струю дыма. — Но живьем дикарей не ловил. Нет на мне такого греха.

— Да какая разница? — заносчиво вспылил молодой.

— Нехорошо! — серьезно ответил чикиндист. — Свободному зверю умереть плевое дело. А чтоб в клетку, моими руками… Во! — сунул он дулю под нос инспектору. Тот смутился, сразу став похожим на благородного туриста-очкарика.

— Все под богом ходим! — пробормотал.

— Только бог у каждого свой и дорога тоже! — отрезал Алик и полез в спальник. Фляжка была пуста, засыпая, он подумал, что надо обить дверь жестью, навесить прочный пробой и с какого-нибудь столба содрать табличку с перекрещенными костями: «Не влазь! Убьет!»

7

В апреле стояла хорошая погода, и Алик почти каждый день работал на склоне.

Давно ли казалось, год только начинается, все еще успеется, но вот уже май на носу, скоро зацветет эфедра, а он не нарезал плана. В конце апреля потянулись вверх по ущелью на конях местные браконьеры, сняли несколько волчьих петель.

Вскоре должны были появиться охотники за пантами. Для Алика охотничий сезон кончился. Он сложил в рюкзак спальный мешок, котелок и отправился убирать на лето капканы и петли.

Вернулся всего-то через четыре дня. На тропе были следы трех лошадей в заводских подковах. Еще издали Алик приметил с облегчением, что замок цел и дверь на месте. Только в десяти шагах увидел разорванный на оконном проеме полиэтилен.

— Ну, сволочи, — выругался, сбрасывая рюкзак.

Снял замок. Открыл дверь. В избе все было перевернуто: одежда вытряхнута на пол, одеяла сброшены с нар. Даже мешочек, где хранились нитки и иголки, вывернут. Явно искали оружие и патроны. Зачем? Алик сел, закурил. Капроновая веревка, стекла от керосинки были на месте. Если бы вор был из местных казахов, он бы в первую очередь забрал эти вещи. Похоже, что наведывалась милиция или охотинспекция… Или егеря, проезжая на охоту, мимоходом залезли в избу, посмотреть как живет здешний бич. Забрали топор и забрали свитер.

Попользуются и бросят где-нибудь.

Пропало настроение работать. Но все равно надо было ждать две недели, чтобы нарезанная эфедра высохла, а уже потом спускать набитые мешки к дороге. В запасе были припрятаны от завистливых глаз две волчьих шкуры — почти триста рублей, да в перспективе тысяча за сданную траву — жить можно.

Алик нагрел воды, вымылся, приоделся и отправился к колонистам. Хотелось увидеть Анну. Она… Деньги… Обыск в избушке… Лето. Все это складывалось в какой-то путаный узел, а хотелось ясности. Если бы она поехала с ним в город, сдали бы вместе траву, продали волчьи шкуры, закупили чего надо и вернулись бы, чтобы беспечально прожить лето. Может быть, он бы и не пил в городе, если бы поехал туда с ней.

Алик поднялся к знакомой елке, откопал кнопку и держал на ней палец, пока на скале не появился Алексей. Чикиндист свистнул, замахал руками. Извиваясь, в чистой синеве воздуха змеиными кольцами полетел к нему шнур…

В доме колонистов было тихо: ни музыки, ни воплей мальчишек, ни плача грудного ребенка, не тарахтел движок электростанции, а лампочка в кочегарке горела. Алексей, заметив удивление на его лице гостя, рассмеялся:

— Запустили водяное колесо: теперь жить веселей.

Они вошли в зал, за прошедший месяц здесь почти ничего не изменилось: только камин теперь не топился, попахивая сыростью золы. На этот раз цепочками и бантами был обвешан скалящийся деревянный истукан — мужик с преогромным членом, упрятанным под стол.