Сын Красного корсара - [110]

— Я готов.

— Та-ак!.. Полагаю, у этого фонарщика должна быть какая-нибудь лодка. Не так ли, добрый человек?

— Да, — ответил смотритель, — но это не моя лодка. Она принадлежит капитанату.

— Скажете, что ее унесло в море, и получите за это еще одну горсть пиастров. Так мы сможем вернуться в Панаму, не рискуя встречей с разбойниками, жаждущими ограбить прохожих. Сколько вы хотите за лодку?

— Хочу вам заметить, что океан в последние дни был спокойным.

— Скажете своим начальникам, что в лодке открылась течь и она затонула, — нашелся гасконец. — Вы же знаете, что я привык предлагать либо свинец, либо серебро.

— Даже очень хорошо знаю.

— Вы недовольны?

— У меня будут неприятности.

— Предлагаю вам двадцать пиастров за обычную лодку. Ну?.. Мы ведь так щедры. И потом: так мы быстрее исчезнем с ваших глаз.

А потом, пересчитывая пиастры, гасконец бормотал себе под нос:

— Кончились деньги многоуважаемого дона Хуана де Сасебо, советника Королевского суда Панамы.

Считал он деньги очень тщательно, потому что в глубине души гасконец был скуп, как и все его соотечественники; покончив с подсчетом, он сказал:

— А теперь, сеньор фонарщик, ведите нас.

Все впятером они оставили маяк и направились к высокому рифу, защищавшему маячную башню от ярости волн.

Шлюпка, которая могла вместить шесть-семь человек, была подвешена на два блока, закрепленные на двух вбитых в скалу железных балках; в шлюпке уже лежали весла и маленькая мачта с треугольным парусом.

Смотритель, казавшийся очень довольным щедростью этих таинственных личностей, помог дону Эрколе столкнуть лодку в море.

Вода за рифом была очень спокойной, так что посадка прошла довольно легко.

Ветер был попутным, поэтому Мендоса поставил мачту и развернул парус; граф тем временем уселся на корме и взялся за румпель.

— Прощай, фонарщик! — крикнул гасконец, берясь за весло. — За наши деньги ты сможешь купить бочонок агуардьенте. Она очень полезна старикам, уверяю тебя.

Шлюпка сразу же разогналась, а смотритель маяка помахал своим клеенчатым беретом и крикнул вслед:

— Счастливого пути, сеньоры!

Тихий океан, по крайней мере в эту ночь, был спокойным.

Только с глухим шумом возле рифа и у песчаных дюн то наступали, то отступали, прихотливо пересекаясь, прибойные волны.

Мендоса следил за парусом, дон Эрколе и гасконец уселись на носу.

Бриз набирал крепость и бойко гнал лодку; она шла вдоль берега, метрах в ста от него, направляясь ко входу в порт.

Уже показывалось солнце, когда четверо корсаров обогнули бакен у входа в порт.

Панама, богатейший город тихоокеанского побережья, кладовая богатств, созданных в Мексике, Перу и Чили, предстала перед ними.

Они могли спокойно войти в бухту, не подвергаясь какой-либо опасности, потому что испанские каравеллы наблюдали за входом только после захода дневного светила и до рассвета, чтобы предотвратить неожиданное ночное нападение флибустьеров с Тароги.

И вот они вывели лодку на спокойные воды бухты, лавируя среди множества стоящих в ней судов, и пристали к берегу у южного оконечности торговой пристани.

— Ну, и что мы теперь будем делать с этой малышкой? — спросил гасконец, спрыгнув на землю.

— Хотите донести ее до фонды прекрасной кастильянки? — спросил Мендоса. — Если это доставит вам удовольствие, тащите ее на своем горбу.

— Даю двадцать пиастров.

— Скряга!

— Не будь я гасконец…

— Ну, так берите же ее.

— Если операцию возглавит дон Эрколе.

— Слишком грязная шляпа, — ответил фламандец. — Оставляю ее вам.

— Ну, поскольку мы не можем забрать ее с собой, не привлекая внимания многочисленных торговцев и носильщиков, снующих по причалу, оставим шлюпку здесь.

Мендоса предложил графу руку, и четыре корсара медленно направились к фонде прекрасной кастильянки, переговариваясь между собой, словно богатые бездельники.

Полчаса спустя они добрались до постоялого двора, который в этот момент был совершенно пустым.

Прелестная вдова мыла в этот час посуду. Завидев входящих графа и его друзей, она чуть было не выронила на землю поднос с чашками, едва успев поставить его на стол.

— Вы, сеньор граф! — вскрикнула она.

— Не кричите так, Панчита, — сказал Мендоса. — Хотите погубить нас?

— Мы одни.

— Разве портовая стража больше не появлялась? — спросил корсар.

— После того вечера я их больше не видела, сеньор.

— И никаких подозрительных личностей не крутилось в окрестностях?

— Сюда заходили лишь обычные пьяницы, — ответила прекрасная севильянка.

— Сеньора, — сказал гасконец, — не изволите ли предложить нам хороший завтрак в верхней комнате? Прежде всего позаботьтесь о том, чтобы были бутылки хорошего вина.

— Я принесу вам лучшее, что у меня есть. Вы добрые и щедрые господа.

— Если кто-нибудь придет шпионить, предупредите нас.

— Не сомневайтесь.

Они поднялись в комнату, послужившую им спальней; пока Мендоса менял графу повязку, гасконец и дон Эрколе готовили стол, прежде всего расставив на нем тарелки и разложив салфетки, стараясь снять часть трудов с плеч прекрасной вдовы. Черт возьми!.. Он всегда был галантен этот дон Баррехо, или сеньор де Люсак!

Хозяйка не задержалась, неся в своих сильных руках корзины, заполненные съестным, а прежде всего — бутылками, выбранными из самых лучших, какие только оказались в погребе; от нее не ускользнуло, что Мендоса и гасконец выказывают ей предпочтение.