Сын Эреба - [26]

— Нормальная машина, — пожал плечами шофёр. — Какая разница, на чём ехать? Главное — с кем!

— Главное, чтобы не вышло какого «косяка». Не заглохни где по дороге. Вечно у таких машин проблемы, карбюратор не сосает, маховик землёй бросает. И потом утешайся, что дело было не в бобине, раздолбай сидел в кабине!

Шофёр расхохотался. Эта женщина быстро отошла от шока и вернулась в норму. Её неугасимый оптимизм умело и привычно погашал негатив жизни. Это импонировало.

— Фирма веников не вяжет!

— Ага, фирма делает гробы. Знаем, плавали. Ты сам-то не из этой шайки?

— Так ты поясни, а я отвечу! А то не пойму, о чём речь.

— А речь, милейший, ни много, ни мало, а о жизни моей. Убить меня хотят. Муж киллера нанял!

— Так ты сказала, муж у тебя покойник?

— Ну да. Только он перед тем, как умереть скоропостижно, успел на меня контракт оформить. И теперь, после всех событий, киллер на меня вышел. Не знаю уж, как с ним покойник расплачиваться будет, но факт на лицо.

— Первый раз такое вижу, чтоб покойники киллеров нанимали…

— Да жив он был, и умирать не собирался! Не отдупляешь что ли?

— Понял, понял я, не пойму только что ты за важная персона, если на тебя целый киллер охотится, и что за «шишка» покойник твой?

— Долго объяснять, не о том сейчас мысли голову забили.

— Говорю же, уймись. Отвлекись разговором, и мысли в порядок уложатся. Смотрю на тебя и в толк одного вот взять не могу.

— Чего?

— Как на такую красивую девушку можно киллера нанять? Даже если она и натворила что-то ужасное? Ведь нельзя же такую красоту уничтожать?

— Потому что нельзя быть красивой такой, — сварливо ответила она строчкой песни. — За «бабки» некоторые маму родную продают. Или племянницу вон, как меня. Да сейчас все ценности человеческие за копейку продают, не то, что жизнь. Та вообще, всегда гроша не стоила!

— Это так. Только ты должна не ненависть вызывать, а для высоких целей служить! Для любви, например! Ты же, как Афродита, а она, кстати, безжалостна к тем, кто отвергает любовь!

— Не заливай, дядя, мне за тридцать далеко, какая я Афродита? И любви у меня в жизни, было — во! — она резко провела ребром ладони по горлу, — хоть захлебнись! Только всё больше плотская, а не платоническая. Думаешь, если красивая, так и счастливая в придачу? Нет, говорят же не зря, не родись красивой, а родись счастливой! Так и есть. Красота моя не помогала мне, а наоборот, беды на меня сыпала, сколько себя помню. Точно помню даже, как всё началось.

Она вдруг замолчала. Шофёр видел в зеркале, что лицо её повёрнуто к лобовому стеклу, но глаза искоса периферийно меряют его взглядом. Как стрелка метронома — вверх, вниз. Он не спешил, тоже помалкивал. Ждал. Она продолжила так же без вступлений, решив, что выдержала достаточную паузу. А может, убедилась, что водитель — не праздный, любопытный до «жареного» охотник, а действительно, серьёзный человек:

— Пятнадцать лет мне тогда исполнилось. Точно помню. Жили мы не сказать, что благополучно. Папаша в дрова каждый день бухой, маманя сперва по столовкам посуду мыла, потом тоже с ним стала шары заливать. Работу, конечно, не удержала. И неоднократно. Так что конфет и пряников мы с сестрой младшей видели маловато, зато звездюлей нам прилетало с завидным постоянством. Так-то они оба порознь и трезвые, добрые были. Папка любил и меня, и сеструху. В моменты просветления и играл с нами, и в парк с аттракционами водил, и в кино. Но всё это осталось в глубоком и безоблачном детстве. Быстро пролетело, как с белых яблонь дым. Так как прогрессия его выпитого росла в геометрических величинах. Да и мама сперва старалась, учила нас, воспитывала. Как говорят теперь, не они такие, жизнь такая. Тётка моя, матери старшая сестра, вот та действительно нам сперва помогала, как могла. Она зажиточно жила. Какой-то важной шишкой была при советской власти. Сидела то ли в райкоме, то ли в обкоме, не знаю. Я тогда мала́я была, а потом всё это партийное начало быстро иссякло, когда свистопляска перестроечная поднялась. Тётку турнули с должности, муж там тоже её что-то напортачил, короче, бортанули они нас. Но, ко мне и сеструхе тётка более-менее адекватно относилась, как я сперва думала. Это потом до меня докатило, что она с нас свой гешефт имела. И немалый. Да Бог ей судья. Так вот, сестра меня на два года младше, а я уже подросла, понятия имела кое-какие о жизни. Тётка ко мне однажды и подкатила. Предложила заработать. Чего мне просто так по улицам шляться, школу прогуливать? А тут всё чинно, культурно. Баня — сауна, люди свои, проверенные, надёжные, серьёзные. Я-то тогда уже знала, как там и что с мальчиками делают. Так вот тётка предложила мне мою давно потерянную невинность задорого продать. Были у неё там какие-то свои приятели по партийной шайке, горели желанием много денег предложить за такую экзотику. А так, как я уже не того, решили мы с тёткой их разыграть. Уж розыгрыши я всегда любила. После этого она меня по-царски одарила. Ну, это я тогда так думала, на самом деле, большую часть суммы она себе прикарманила, сводня старая, только меня в курс поставить забыла. А мне много тогда надо было? Мне и те деньги миллионами показались. Но не в этом дело. А дело в том, что в баньку ту припёрлись аж двое любителей малолетней «клубнички». Один такой страшненький, кривой какой-то, корявый. Пузо кривобокое, плешь на черепе, зубы кривые и воняет изо рта, как у собаки помойной. А второй — ничего себе такой дядечка, приятный, ухоженный. Сразу мне понравился. Стали они, значит, решать, кто первый меня лишать невинности станет. Сели в шахматы играть. Там в бане из игрушек только шахматы и бильярд были. Так как дядечка хорошо играл в бильярд, а коряга этот не очень, решили, что честно будет в шахматы. Ну и приняли для куражу. Пока играли, накидались солидно. В общем, дядечка выиграл и повёл меня в будуар, а коряга остался горе заливать. Сделала я всё, как надо, даже удовольствие получила, а потом коряга стал ко мне приставать. Делать нечего, он платит, пошла я с ним. А он, то ли перебрал, то ли перенервничал, то ли перетерпел, короче, не встал у него! Тут я дурочкой непонятливой и неопытной прикинулась, мол, не знаю, как быть, что делать! Тогда сговорились мы с ним, что в другой раз всё у нас с ним случится. Друг его смеётся, а этот психанул, слюной забрызгал, разорался. Потом даже «леща» мне отвесил, но дядечка его осадил. А он кричит: «всё равно я тебя поимею, как хочу!». А я тоже разозлилась. «Никогда ты меня не узнаешь, леший ты помойный!». Он мне деньги в лицо швырнул и криво так усмехнулся. Мне бы бежать оттуда, порвать с тёткой все связи, и на дно схорониться, да кто ж тогда знал, как всё обернётся. Пошла с того момента жизнь моя под откос. Тогда и началась моя история о разности счастья и красоты. Одно радует, так я этому уроду и не дала ни разу! — и она вдруг басовито, утрированно медленно, саркастически рассмеялась: «хо-хо-хо!», как зловещий Санта Клаус.