Сын директора - [54]

— Как тебе сказать…

— Что стесняешься, ты уже мужчина. Спрашиваю, потому что однажды видел тебя с одной девушкой, вы выходили из кино. Симпатичная девушка, не возражаю… Ты не решил ли жениться?

Тон у него был игривый и доброжелательный, и я почувствовал, что если скажу «да», он будет доволен. Наверняка обрадуется. Мне приходилось слышать, что иногда брак выправляет лодырей.

— Мне сейчас только этого не хватало, жениться, — сказал я.

— А почему бы и нет, чего тебе не хватает?

Он прищурил глаза, и в них блеснула веселая хитринка. Он хотел услышать больше, вызвать меня на откровенность.

— Ничего такого нет. Во всяком случае, пока, — сказал я.

«Во всяком случае, пока», должно было смягчить мой ответ. Отец хлопнул ладонью по столу, как, наверное, делал во время заседаний, и встал.

— Хорошо-о-о-о… А теперь топай, меня работа ждет. Если хочешь, зайди к Цонкову, он в соседней комнате.

Он проводил меня до двери и сам закрыл ее за мной. А совсем смешался от этого разговора. Никакого желания заходить к Цонкову у меня не было. Во дворе я на минуту остановился перевести дух. В окнах монтажного цеха вспыхивали синие молнии сварки. Свистали и стучали машины. Из литейного доносился запах дыма и горячего железа.

Завод изрыгал свои шумы и запахи, а у меня во рту было как-то сухо и горько. Но не от бутербродов.

Пока я шел до трамвая, спрашивал себя зачем отец меня позвал? Только чтобы позавтракать вместе? Мне казалось, что я понимаю его хитрость — он умен, но и я не глуп. Но он умнее, потому что, честно говоря, мне захотелось вернуться и еще немножко походить по заводу.

Просто походить.

Не знаю, что заставило меня зайти в больницу к доктору Еневу. Я вспомнил о нем в трамвае, возвращаясь с завода. Правда, я хотел попросить его поинтересоваться батей Апостолом, помочь, если может; но не только поэтому. Просто захотелось его увидеть. Я человек импульсивный, то есть, был импульсивный до того, как бросил школу. Потом я стал более уравновешенным, но и теперь мне еще случается собраться в кино, а вместо этого отправиться к Зорке. Или пройти мимо кино, чтобы просто бродить по улицам.

Внизу в регистратуре дежурная сестра сказала, что сегодня у доктора Енева неоперационный день и что он, наверное, у себя в кабинете. Позвонить и проверить ей было лень. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, я уже жалел о том, что пришел. Енев, наверное, был очень занят, ему только меня не хватало. Но возвращаться я не стал. Не хотелось мне быть смешным в собственных глазах — если бы я вернулся, потом весь день был бы без настроения.

Енев занят не был. Когда я вошел, он стоял у открытого окна, курил и смотрел на улицу. Высокий, сутулый, в коротком белом халате, завязанном сзади на шее. Его темный сухой профиль казался графическим силуэтом на фоне синего неба, при каждой затяжке щеки втягивались внутрь. Не знаю, слышал ли он, когда я постучал в дверь.

— Вот так сюрприз, — сказал он, увидев меня. — А я как раз собирался сегодня к вам зайти. Садись.

Он сжал мне руку и указал на единственное в кабинете мягкое кресло. Остальное пространство занимали небольшой письменный стол, стеклянный шкаф с инструментами и кушетка с белой простыней и куском клеенки поверх нее. Енев присел на краешек стола.

— Дядя Максим, извини за беспокойство…

— Без церемоний, — перебил он меня с улыбкой. — Говори, как дела. Вывих? Чирей на шее? Боли в спине?

— Я в порядке.

— Да? — он глянул на меня своими темными острыми глазами и подал коробку «Родоп». — Возьми. Сигареты дурацкие, но я к ним привык, терпеть не могу фильтр. Говорю как курильщик, не как врач… Как это ты вспомнил обо мне?

Вкратце рассказал ему про батю Апостола. Я еще не кончил, а он уже поднял телефонную трубку.

— Кто лечащий врач?

— Спирова.

— Спирова? Отлично. Мы с ней хорошие знакомые, она — дочь моего коллеги из третьей градской.

Он набрал номер «Пироговки». Доктора Спировой не оказалось на месте, скоро должна вернуться. Я встал и собрался уходить.

— Постой, постой. Ты ведь не спешишь? Надо же услышать, что скажет Спирова. — Он толкнул меня обратно в кресло и сам сел на кушетку. — Ты с работы?

— Был на заводе у отца.

— Пойдешь к нему работать?

— Нет.

— А-а-а… Как отец?

— Хорошо.

— Хорошо… Слово, которое ничего не означает. А ты как, хорошо?

— Жаловаться не на что.

— А если я тебе скажу, что не так уж хорошо, ты мне поверишь?

Его темные глаза кололи, как иголки. Он был посвящен во все тайны нашей семьи.

— Правда, в последнее время немножко болел, — сказал я. — Простудился. Но уже прошло.

— Ты дурака не валяй. Имей в виду, что я на тебя очень зол.

— В чем я перед тобой провинился, дядя Максим?

— Ха, передо мной! Ты перед собой виноват… Слушай, ты когда перестанешь корчить из себя обиженную даму?

Я глотнул и поморщился:

— Не понимаю, о чем идет речь.

— Очень хорошо понимаешь, о чем. Не смотри на меня так. Раз я для тебя дядя Максим, значит, имею право прочесть тебе нотацию. Конское евангелие, по новейшей терминологии… Жизнь, дорогой мой мальчик, — не парикмахерский салон, где оправляют испорченные прически. Хотя бы это должно быть тебе ясно.

— Это мне давно ясно, — пробормотал я.