Сын балтийца - [34]

- А зачем? - сказал Драпкин. - Помещение я вам показал. Вторая половина замкнута, надо будет новый замок раздобыть, старый сорвем. Отсюда практически уйти невозможно. Бурдюков, я в штабе дам коммунистов, ты их сюда на машине и доставишь. А мы из штаба отлучаться не будем… Аресты проведут мои хлопцы, они лучше ориентируются.

Послышались шаги, чекисты вышли из дома, зажглись фары «Рено» автомобиль уехал.

Чиба забегал по конюшне, потом остановился, собрался - видно, принял решение.

- Порядок! - вытер он пот на лбу. - Голыми руками не возьмешь. Ну что, ваше благородь, - обратился он к мальчику. Ваня вначале не понял, что Чиба говорит с ним. - Кончилась игра в жмурки? Твое счастье, что я услышал правду о тебе, а то бы ты не дожил до утра еще у ставка. Пошли со мной… Дулю вам с маком! Ха! Напустила твоя мамаша тумана… Ты тоже сидишь у Чека на мушке. Пойдешь со мной?

- Нет! Я вам не верю…

- Как хотите, ваше благородие. Выходит, вашего батюшку, как моего полковника, солдатня отправила к праотцам? А в общем, денщиком-то я никогда и не был. Последний раз: идешь со мной? Слово офицера, что я, зная теперь, кто ты, пальцем не трону.

- Не пойду!

- Вольному воля, спасенному рай! - сказал Чиба. Больше он не сказал ни слова. Подошел к закутку с шелухой, оторвал доску, вставил ее между железными прутьями решетки, повернул доску на ребро, навалился телом… И доска сработала, как рычаг, не выдержали гвозди, решетка со скрежетом вышла из пазов, Чиба втащил ее в конюшню, перекрестился и нырнул в оконце.

Где-то внизу затрещали кусты и стало тихо, Чиба шел наверняка. Патрульные, как ему думалось, нечаянно проболтались о границах своего дозора - он шел в обход ставка, где в саду стоял его боевой конь, и беспрепятственно ускакал в сторону гор.

Воспоминания наплывали одно за другим, как облака… И чудно было знать, что было в прошлом, и с восторгом ощущать непритупленную временем бодрость.

Ночь. Рядом горы, но их не видно во мгле. Над головами звезды, как камни на «золотом оружии», воздух, напоенный запахом трав, соткан из лоскутов - то обдаст прохладой, то отогреет. Кованые копыта звенят по каменной дороге, как молоточки в музыкальной шкатулке, и в ушах звучит спокойная мелодия, никогда никем не слышанная и не сочиненная. Конники едут молча, многие спят в седлах.

- Полк, стой!

И сразу движение, тревожные возгласы.

Ваня встрепенулся. Колонна замерла. И мальчик не сумел удержаться от вскрика: там, где положено быть земле, оказалось перевернутое небо. Он поднял голову… И вверху звезды… Звезды были и внизу…

- Миша, Миша! - спросил Ваня шепотом. - Что это?

Миша Севостьянов ответил тоже шепотом:

- Гляди во все глаза. Такое раз увидишь в жизни. Это - светлячки. У них сегодня праздник… Слышишь, как подруг зовут? Такова жизнь.

Земля стрекотала, мерцала, переливалась… Миллионы светлячков пели брачную песнь.

Колонна подтянулась, и от головы в конец покатилась команда: «Шагом!»

Журчит бурунчиками ледяная вода, сказочно прозрачная: иголку урони - найдешь на дне.

- Миша, почему она такая холодная?

- С гор катится. Ее родили ледники. Вырвется на простор - успокоится, станет теплей.

- Как река называется?

- Кубань!

- Кубань? Помнишь, мы переправлялись через нее, так она была грязная, мутная и не такая быстрая.

- Наелась ила и успокоилась.

- Полк, смирно!

Люди замерли, кони - тоже. Около командира полка два бородатых верховых казака. Что-то говорят, а что - не слышно. Полк выстроился на окраине богатой станицы.

Логинов приподнялся на стременах.

- Бойцы! - гремит его голос. - Тут жалкуются. Забижаем, говорят, мы мирных жителей. Полк стоит перед вами, казаки, ежели увидите грабителей, покажите. Мы разберемся, миловать не будем. А чтоб вновь не было повадно другим, полк расстреляет их перед своим строем. Не жалели мародеров и жалеть впредь не будем. Им самый суровый революционный приговор.

Люди насупились. Гнедко переступал рядом с белым жеребцом Севостьянова. Странно устроены лошади: Ваня тянется к начальнику штаба, за честь считает быть около него, а Гнедко и Буян не ладят между собой, ссорятся, мелко пакостят друг другу, как две старые девы, - то прикусят за круп, то лягнут, разве только не вцепятся в гривы, как в волосы.

- Очередная провокация, - говорит Миша Севостьянов. - Хитры на выдумки.

- А если не брешут?

- Еще хуже… Позор на всю армию.

После той памятной ночи, когда приезжали чекисты, в полку было спокойно, да и арестованных по подозрению в бандитизме подержали в «карантине» лишь четверо суток, затем выпустили, взяв с них пролетарское слово помалкивать. К белым ушел лишь Чиба, да во втором эскадроне в крапиве за лавкой купца Шилова нашли зарезанного Авдеенко, лучшего дружка перебежчика: зарезал Чиба своего подручного, не поделив награбленное добро, а добро досталось народной власти.

Поговорили, потолковали, организационных выводов не было, постепенно забыли волнения, а тут опять ЧП!

Казаков не сопровождают. Они медленно едут вдоль строя эскадронов, нахохлившиеся, как сычи. Буравят взглядами конников, и во взглядах их неприкрытая ненависть, и каждый боец в строю отвечал им таким же взглядом, непримиримым и пылким, потому что никто не желал верить, что кто-то смог ограбить этих двух вытесанных из мускулов рубак, точно впаянных в седла. Попадись им в чистом поле - искрошат шашками, как шинками капусту на засол. Ваня запомнил их лица: у одного шрам через лицо, а другой огненно-рыжий, с аккуратно подстриженной квадратной бородой.