Сын атамана - [8]

В итоге, как говорится, побеждала дружба. Я успевал и со сверстниками побегать, и в доме посидеть. В основном возился с отцовскими пистолетами и привыкал к старославянской грамоте, листал единственную в доме книгу, «Малый Часослов», и читал все подряд. Хорошо еще, что Никифор умел читать и писать, хоть и плохо, по меркам далекого будущего, но с навыками Богданова его уровень рос на глазах.

Что еще было необычного, и чем я опасался выделиться из окружающей меня среды, это язык. Говор донских казаков сильно отличался от того, что привык слышать Иван Михайлович. Опять же здесь использовались многие термины и старые слова, которые в его время давным-давно вышли из употребления. Но ничего, проблема решилась сама собой, и все сгладилось достаточно быстро. Например, я говорил сказочник, а язык произносил бахарь. Пришла Галькина подруга Настена, а я ее односумкой назвал. И так во всем. Поляк – лях. Бархат – аксамит. Добыча – дуван. Французы – фрязи. Турецкий – турский. Лодка – бабайка. Шалаш – букан. Кошелек – киса и так далее.

Встал сегодня, как обычно Никифор просыпался, с первыми петухами. Бока вылеживать некогда. Вместе с работниками отправился в лиман за городком и до полудня на сенокосе траву ворошил. Зима придет, спрашивать не станет, чей ты сын и кто ты есть, и у казаков, по крайней мере, у тех, кого я пока видел, закон стародавний – не поработал, не поел.

На обед вернулись в Бахмут, благо, покосы находились совсем рядом. И здесь я застал следующую картину. На площади четыре десятка местных казаков, по внешнему виду заметно, что тоже только с полей. Они стояли напротив приказной избы, невысокого бревенчатого строения, в котором решались все вопросы городской общины. На крыльце батя, одет как всегда хорошо и нарядно, в синей шелковой рубахе и перетянутых красным кушаком новых шароварах. Перед ним четверо мужиков, по виду бурлаки с Дона, мощные плечи, до черноты загоревшие лица и выцветшая прохудившаяся одежонка, а из обувки лапти.

Я решил задержаться и увидел один из этапов превращения крестьянина в казака. Это только в беллетристике советского периода можно встретить обычный сюжет, где приходит беглый холоп на Дон и степная вольница его тут же в свои ряды принимает. Нет уж, в жизни все несколько иначе. Казаки, особенно донские, чужаков не любили. В свое общество принимали – это случалось, но со скрипом и система работала по отработанной схеме, которой не менее трехсот лет, и сбоев она почти не давала.

Первый этап. Беглый крестьянин приходил на землю казаков и его ставили перед выбором, уйти или стать бурлаком на Дону и впадающих в него реках. Как правило, мужик соглашался таскать баржи, лодки и струги, входил в трудовую бригаду и пару лет впахивал изо всех сил. За это время он в подробностях узнавал о жизни казаков, перенимал местные обычаи, усваивал речь и проникался вольным донским духом.

Затем, если он желал продолжить свой подъем, по рекомендации артельного и пары старожил, бурлак направлялся в батраки к одному из зажиточных казаков. Это второй этап, который опять-таки длился не менее пары лет. Человек вливался в общину, мог жениться, получал некоторые средства на житье-бытье и обзаводился знакомствами.

Проходило время. Бывший крестьянин полностью проникался казачьими традициями, понимал, что обратной дороги нет, и тогда наступал третий этап, последний. Перед принятием в казачье братство беглого человека вооружали и направляли в набег или на службу по охране границ. Здесь человек реально рисковал жизнью, но получал то, о чем мечтал – свободу и равные с остальными казаками права. Ну как равные? Атаманить новый казак мог только над мужиками и такими же, как и он сам, приписными. Природные казаки все равно не считали его ровней, и полное равенство среди донцов имели только дети бывшего беглого. Да и то, при условии, что мать казачка.

Впрочем, исключения были всегда, и не раз случалось так, что первые два этапа не в счет, сразу наступал третий, и человек доказывал свое право на принадлежность к степной вольнице саблей и пролитой кровью. Но такое происходило не очень часто, лишь в случае большой войны или серьезного вражеского набега на один из городков. В такое время не до традиций, за оружие брались все, от мала до велика, и кто выживал, тот по праву становился воином.

Такова система отбора в казаки, и то, что я видел сейчас, было вторым этапом. Беглые потрудились в бурлацкой бригаде, не сломались и выдержали тяжкий труд, к ним присмотрелись, и артельный да пара казаков из станиц поручились за них. И вот они здесь, пришли проситься на работу к Кондратию Булавину, но не как к зажиточному казаку, а как к атаману. Это разница большая, для тех, кто понимает. У одного человека трудиться путь долгий, но спокойный, а на общину горбатиться, значит быть у всех на виду, выслушивать подначки, подколки и злые шутки, но при этом и трудиться вместе со всеми бахмутскими казаками. А совместный труд, как известно, сразу показывает, что за люди рядом с тобой.

Пока я гонял эти мыслишки, к площади стянулись другие казаки. Настала пора решать судьбу мужиков и, понимая, что меня вот-вот, погонят до хаты, я тихонько отошел в сторону и, не привлекая внимания, застыл за углом приказной избы. Вовремя. Меня не заметили, все внимание на атамана и бурлаков. Батя поднимает вверх раскрытую правую ладонь и громко говорит: