Сын атамана - [102]

На какое-то время наступает тишина, а затем все помещение наполняется шумом. Десятки сильных глоток выкрикивали свое мнение, и большинство атаманов были готовы продолжить войну против России дальше. И только два десятка донских старшин, среди которых основными были Казанкин, Турченин, Ефремов, Юдушкин, Наумов и Соколов, по-прежнему промолчали. Им было что терять и царь для них не враг, с которым надо биться до победного конца. Следовательно, для богатых старожилов только два варианта: бегство или предательство.

Отец молчание наших старшин, конечно, заметил, но претензий им не высказал, а продолжил свое выступление:

– Раз так, атаманы-молодцы, войну с Петром не останавливаем и от слов своих не отрекаемся. И сразу вам скажу, браты, что драка будет жестокая и много кровушки казацкой на землю прольется, но я уверен, что победа будет за казаками, ибо с нами Правда и среди нас нет предателей. У нас найдется, чем ворогов встретить, и мы их встретим. Здесь и сейчас, не место, чтобы наши военные планы до всех присутствующих доводить. Поэтому командиров армий и отдельных корпусов прошу завтра с утра явиться в войсковую избу на военный совет.

Сказав это, Кондрат повел речь о делах в Войске и об отличившихся в этом году людях, которых набралось около пятидесяти. Пошла раздача наград в денежном эквиваленте и большинство вопросов по награждению храбрецов и умельцев решили положительно.

Затем войсковой атаман уступил место Илье Зерщикову, и он отчитался о том, что на Богатом Ключе поставлен пороховой завод, который уже начал выдавать продукцию, благо пока что сырье имеется в достатке. Кроме того, Илья Григорьевич похвастался тем, что вскоре будет налажено производство ружей: оборудование имеется, и все остальное в наличии: металл, уголь и мастера; так что к весне первая партия отличнейших драгунских карабинов отправится в войска.

Только Зерщиков с круга вышел, ему на смену появился Игнат Некрасов, войсковой Судья Чести. И он был немногословен. За пренебрежение казачьими законами на территории Войска казнено сорок семь человек и отловлено без малого шесть сотен гультяев, которые отлынивали от службы в войске и от работ на благо общества. Все кто желает знать подробности этих дел или имеет к нему претензии, могут навестить его вотчину, здание суда, старую войсковую избу. Претензий к Некрасову предъявлено не было, полномочия его продлили, и он закончил свой доклад словами, что полностью поддерживает действия войскового атамана.

Некрасов ушел и за ним появился дядька Аким Булавин, войсковой казначей. Аким, как человек обстоятельный, давал отчет по финансам неспешно, с чувством, с толком, с расстановкой, и говорил минут двадцать. Большинству атаманов его доклад был не особо интересен, а вот донские старшины сразу ушки навострили, так же как и я. И надо сказать, я услышал для себя немало интересного.

В Черкасск, в распоряжение Акима, стекались огромные средства. Во-первых, это добыча всех войсковых соединений, продвигавшихся по России. Во-вторых, введенный в этом году для всех казаков небольшой налог на войну. В-третьих, торговый налог и денежные средства с общественных промыслов: в основном соляных и рыбных. И за год через его руки прошло порядка четырех миллионов рублей, по нынешним временам огромнейшие деньги. Правда, в казне эти средства не задерживались, ведь необходимо кормить и снабжать армии, платить жалованье казакам и бурлакам, обеспечивать беженцев и часть рубликов тратить на содержание войсковых ведомств. В итоге чистый остаток на конец года в казне невелик, всего-то сорок семь тысяч рублей.

После дядьки опять появился отец, решались всякие незначительные вопросы, и на этом совет окончился. Кто не договорил и собирался задать личные вопросы, тот остался на разговор с Кондратом, но большинство казаков, обсуждая решения войскового круга, разошлось по Черкасску. Поначалу я хотел последовать за ними и сразу отправиться домой, все же только с дороги. Но увидел, что полковник Лоскут кивает мне на выход, мол, пошли со мной, и направился за ним.

Вскоре мы оказались в его вотчине, левом крыле здания, где находилось полтора десятка писцов. Прошли между широких удобных столов и вошли к нему в кабинет, небольшое теплое помещение с большим окном. Я кивнул за спину и сказал:

– Серьезно у вас все. Новое здание, писцов прибавилось, и охрана стала строже.

– Расширяемся, – равнодушно бросил Лоскут. Затем он пристально посмотрел на меня, и заметил: – А ты вырос Лют, вытянулся, воином стал. Молодец, достойным казаком станешь.

– Растем, – подражая ему, с деланным равнодушием произнес я, хотя стоит признать, что похвала старого химородника мне была приятна.

Полковник усмехнулся доброй понимающей улыбкой, и присел за свой стол. Я расположился напротив, и обратил внимание на то, что с нашей последней встречи Лоскут сильно сдал. Он как будто высох, и на его лице прибавилось морщин.

Лоскут заметил мое пристальный взгляд и спросил:

– Что, постарел?

– Есть такое дело, – без лукавства ответил я, и предложил: – Может быть, тебе на природу выбраться и в лесу месяц-другой пожить?