Сын Альбиона - [20]

— Ты уверен, что это он?

— Уверен… уверен… Еще бы! Он мне дал хорошее основание поверить… будь он проклят!

— Ты говорил с ним?

— Да… да.

— Что он тебе сказал?

— Не очень много — не очень. Дело в том… что он сделал.

— Что?

— Дьявольски много… да… да… Ну, неважно. Пошли спать, Фрэнк. Расскажу утром. Игра окончена. Клянусь… Юпитером!

И неспособный дальше продолжать разговор, тем более раздеться, мистер Суинтон упал на кровать и почти сразу же захрапел.

Удивительно, но лакей лег с ним рядом.

Однако его поведение не покажется странным, если знать, что на самом деле это его жена.

Дружелюбная «Фэн» свернулась клубком около своего пьяного мужа.

Глава ХIII ВЫЗОВ ВЫЗВАВШЕМУ

«По правде сказать, я сделал большую глупость, — размышлял молодой ирландец, заходя в спальню и садясь в кресло. — Но по-другому поступить было нельзя. Такие разговоры, даже если они исходят от Дика Суинтона, окажут мне здесь плохую услугу. Конечно, в Ньюпорте его не знают; и он как будто выдает себя за важного человека; несомненно, охотится за каким-нибудь голубем, вроде тех, что внизу.

Очень вероятно, нечто подобное он говорил и матушке — или самим девушкам? Может, именно поэтому они обошлись со мной так невежливо. Ну, что ж, сейчас я его прижал и заставлю пожалеть о неосторожных словах. Изгнан из английской армии! Лживый пес! Только додуматься до такого! И судя по тому, что я слышал, это как раз его история. Должно быть, отсюда и взял. Не верю, что он еще служит в гвардии: что бы он в таком случае здесь делал? Гвардейцы не покидают Лондон без очень серьезных причин. Готов поклясться, что его самого выгнали. Когда я в последний раз о нем слышал, он был на самом краю этого.

Он, конечно, будет драться? Не стал бы, если бы смог увернуться. Я его слишком хорошо знаю. Но я не дам ему возможности выкрутиться. Перчаткой по лицу, не говоря уже об угрозе плюнуть в лицо — и два десятка джентльменов, присутствовавших при этом и все слышавших! Будь он в десять раз больший трус, он не посмеет уклониться.

Конечно, он меня вызовет. Где же мне отыскать секунданта? Трое или четверо, с которыми я здесь бегло познакомился, не подходят. К тому же они могут не захотеть помочь мне после столь краткого знакомства.

Что же мне делать? Телеграфировать графу? — После некоторого перерыва Мейнард продолжал рассуждать про себя. — Я знаю, что граф в Нью-Йорке, и знаю, что он немедленно придет мне на помощь. Сейчас, когда мексиканская война[34] кончилась, он с радостью ухватится за такое дело. Ведь ему пришлось вложить в ножны свою саблю революционера…» — Входите!.. — Кто может стучать в двери джентльмена в такой неподходящий час?

Еще не было пяти утра. Снаружи слышался стук карет гостей бала, которые держались до самого конца.

— Не может же это быть посыльный Суинтона? Входите!

Дверь открылась, и показался ночной портье.

— В чем дело?

— К вам джентльмен, сэр.

— Пригласите его!

— Он сказал мне, сэр, что приносит вам извинения за то, что побеспокоил в такой неурочный час. Но у него очень срочное дело.

— Вздор! Зачем ему об этом говорить? — Должно быть, друг мистера Суинтона более деликатный джентльмен, чем тот, кто его послал.

Последнее было произнесено про себя и не предназначалось портье.

— Он сказал, сэр, — продолжал тот, — что прибыл с пароходом…

— С пароходом?

— Да, сэр, с нью-йоркским. Он только что причал.

— Да, да. Я слышал свисток. И что же?

— Что он прибыл с пароходом и подумал… подумал…

— Оставьте, любезный: не нужно пересказывать мне его мысли. Где он? Проводите его сюда, и пусть говорит сам.

«Из Нью-Йорка? — размышлял Мейнард после выхода портье. — Кто бы это мог быть? И какое важное дело могло заставить разбудить человека в половине пятого утра — предположим, я бы спал, чего, к счастью, нет. Неужели Имперский город[35] в огне, а Фернандо Вуд,[36] словно второй Нерон,[37] радостно играет на скрипке, глядя на его руины?…» А! Рузвельдт!

— Мейнард!

Тон восклицаний свидетельствовал о неожиданности встречи и о том, что эти два человека давно не виделись. За возгласами последовало взаимное объятие. Дружба их была такова, что не удовлетворялась простым рукопожатием. Соратники и друзья, они не раз стояли рядом под смертельным огнем на поле битвы. Шаг за шагом поднимались по тяжелым склонам Чапультепека[38] перед лицом гаубиц с их смертоносным рычанием, бок о бок упали на вершине, и кровь их смешивалась, стекая вниз.

С тех пор они друг друга не видели. Неудивительно, что встретились с чувствами, которые соответствовали пережитому вместе.

Прошло несколько минут, прежде чем они могли начать связно разговаривать. До этого они только обменивались восклицаниями. Первым успокоился Мейнард.

— Благослови вас Бог, мой дорогой граф! — сказал он. — Мой великий учитель в искусстве войны! Как я рад снова вас видеть!

— Не больше, чем я вас, cher camarade![39]

— Но почему вы здесь? Я вас не ждал, хотя, как ни странно, только что о вас думал!

— Я здесь, чтобы повидаться с вами — именно с вами!

— А в чем дело, дорогой Рузвельдт?

— Вы сказали, что я обучил вас искусству войны. Пусть будет так. Но ученик превзошел учителя, намного превзошел его в славе. Поэтому я здесь.