Сядь и замолкни - [37]
Догэн говорит о таком непонимании в главе «Коку», что значит «Пространство». Он пересказывает анекдот о двух мастерах дзен. Один спрашивает другого: «Ты знаешь, как ухватить пространство?»
- Ага, - кивает второй.
- Ладно, и как же ты его ухватишь? - спрашивает первый. Второй хватает рукой воздух.
- Тю, так ты не хватаешь пространство, умник! - восклицает первый.
- Хорошо, раз ты такой умный, покажи сам, - отвечает второй.
Тогда первый мастер дзен хватает другого за нос и давай крутить его.
- Эй! Эй! Эй! - кричит второй мастер. - Больно! Но, кажется, я понял.
Вытирая с пальцев сопли, первый говорит: «Сразу бы так хватал, сразу бы и понял».
Хорган тут, наверняка, увидел бы очередную садистскую выходку, но он упустил бы смысл.
А смысл в том, что второй мастер дзен считал пространство чем-то противоположным предметам, считал «ничто» и «нечто» противоположностями. То есть, он держался нигилистического взгляда. И поэтому для него идея «ухватить пустоту» или понимание «ничто» было подобно хватанию чего-то нереального. Подумай над этим минутку, и ты поймёшь, в чём тут проблема. Второй мастер пытался ухватить ничто, хватая воздух. Но воздух не есть ничто. Это есть нечто. Это воздух.
Как говорит Догэн. «во вселенной нет такого места, чтобы поместить в него пространство». Другими словами, Догэн понимал то, что подтверждают наши учёные — даже «космическая пустота» вовсе не пуста.
Чтобы конкретно проиллюстрировать свою мысль, первый мастер выкрутил второму нос. «Пустота», о которой говорят буддисты, это вовсе не что-то нереальное. Пустота — это сама реальность, когда мы видим её такой, какова она есть, то есть — без наших представлений о ней, включая представления о пустоте. Выкручивание носа было способом сказать: «Ты сам такая же пустота, тюфяк!»
Настоящие буддисты не считают человеческие страдания банальностью. Они свои жизни посвящают тому, чтобы облегчить их. Но делают они это необычным способом. Они помогают другим не тем, что подрываются идти куда-то и что-то такое делать для других, — хотя часто действительно подрываются и идут что-то такое делать для других, - а тем, что сохраняют уравновешенность. Соблюдают баланс. Ведь только когда мы уравновешены, мы можем сделать что-то полезное для кого-то. Иначе мы действуем не из сострадания, а по глупости.
Однако Хорган называет буддизм философией, которая учит тому, что «для спасения нужно уйти от обычной жизни», и что «жизнь это проблема, которую нужно разрешить, это тупик, из которого нужно выйти». И в подтверждение он приводит историю про Гаутаму, который покинул свою жену и ребёнка, чтобы посвятить свою жизнь медитации, как пример человека, бегущего от жизни.
Очень многим этот эпизод жизни Будды очень не нравится. У меня по этому поводу были разные мнения. Но ведь это лишь один из примеров. Множество других учителей буддизма решили остаться со своими жёнами и семьями. К тому же, мы никогда не узнаем досконально, что же там было на самом деле у Будды, так что нечего делать всякие глупые предположения. Из источников мы знаем, что для Гаутамы это было непростым решением. Он долго обдумывал этот поступок. И я, например, рад, что он его совершил. Если бы он решил остаться дома и стать хорошим папой, вся философия буддизма так и не возникла бы.
И не забудем о том, что и сын, и даже жена Гаутамы позже стали членами его монашеской общины, так что уж они-то поняли, зачем он ушёл.
Я уже говорил и повторю ещё раз: буддизм — это вовсе не о том, чтобы убежать из этого мира в какой-то иной ми-ми-ми-мир, где нет никаких проблем, и тебя уже ничто не потревожит. Буддизм — это о том, чтобы увидеть свои настоящие проблемы и тревоги, настоящие успехи и неудачи, увидеть их такими, как они есть, по-настоящему, без покрытия их тем драматическим лаком, которым мы так привычно пользуемся.
Хорган утверждает, что «все религии, включая буддизм, происходят из нашего нарциссического желания верить, что весь мир создан для нас», в то время как «наука сообщает нам, что мы — случайное явление». Он продолжает: «Это не приятное сообщение, но наука, в отличие от религии, ищет истину вне зависимости от того, нравится она нам или нет». По его мнению, буддизм «недостаточно радикален, чтобы принять этот дискомфортный научный взгляд».
Вообще-то, буддизм не спорит с наукой, независимо от того, насколько дискомфортными могут быть её выводы. Этим буддизм сильно отличается от других религий и этим-то он меня и привлёк. Буддизм утверждает, что научный взгляд — совершенно правильный. Но его правильность ограничена сферой его применения.
Я поясню. Вот представь, что ты идёшь по тёмной пустынной зимней улице. Ты проходишь мимо десятилетней девочки, сидящей в сугробе. Она без пальто, дрожит и плачет. И вот, мы можем описать это в терминах наблюдаемых феноменов, или в терминах химических реакций, происходящих в теле высокоразвитого млекопитающего, или в терминах социальной теории. Но разве это описывает полностью всё происходящее? Выражает ли это Истину момента? Разве наши слова и символы охватывают собой всё, чем является жизнь? Даже если ты можешь что-то очень подробно и очень точно объяснить, вопрос — действительно ли ты понимаешь это? Пережил ли ты это? И если эти вопросы справедливы в отношении небольшой сценки, которую я придумал, то как же мы можем быть настолько самоуверенными, чтобы заявлять, что вся вселенная бессмысленна? Что мы сами и наши жизни - просто случайность?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.