Сядь и замолкни - [2]

Английский перевод «Сёбогэндзо», сделанный моим учителем Гудо Нисидзима и его учеником Чодо Кроссом — из него я взял большинство цитат — был интеллектуальным столпом моей практики дзен. Но дзен — не про интеллектуальные дела типа книжек. Это философия действия, философия, которую вы воплощаете, а не просто читаете.

Что ставит Догэна отдельно от всех остальных буддийских мастеров прошлого и настоящего, так это его способность выразить свои прозрения в словах. Уровень постижения остальных был столь же глубок, но никто из них не смог об этом так хорошо рассказать. Чтобы передать своё понимание, Догэну приходилось заново изобретать человеческий язык. В японском оригинале его речь полна странных оборотов и очень необычной грамматики. Когда читаешь это в первый раз, хоть в переводе, хоть и в оригинале, «Сёбогэндзо» может показаться каким-то бредом сумасшедшего. Но едва только ловишь ритм, то понимаешь, что Догэн вовсе не был сумасшедшим. Оказывается, вся его странная речь имеет очень ясную и чёткую логику. Я бы даже сказал, что это — наиболее разумное из всего, что было написано словами. Я вынес очень много из чтения Догэна, и я понял, что мне стоит этим поделиться. Так что я сел на попе ровно и стал писать ещё одну книжку.

Для начала, давай, я немного расскажу о самом Догэне. Он родился в 1200 году в аристократической семье, а в те годы Япония выглядела вот почти точно так же, как в фильме «Последний самурай». Его отец умер, когда ему исполнилось три года, а через пять лет умерла и мать. Потеряв родителей, то есть тех людей, которые являются самой надёжной в мире опорой для ребёнка, он стал искать наиболее надёжную опору в окружавшем его мире. Это привело его к буддизму.

Я могу сопоставить это с собой. Хотя оба моих родителя живы, несколько членов моей семьи страдали от серьёзных недугов и умерли в довольно молодом возрасте. Ребёнком я видел, как это происходило. Тогда же я узнал, что это семейное заболевание. Вполне вероятно, что и я мог бы пострадать от той же болезни и провести годы в плачевном состоянии, пока болезнь не прикончила бы меня, как это произошло с моей бабушкой и парой тётушек. В общем, я стал интересоваться религиозными и философскими вопросами очень рано.

У Догэна особого выбора не было — буддизм был единственной религией в его окружении. Хотя там ещё был синтоизм, но это было в основном только про всякие ритуалы, а не про более глубокие вопросы человеческой жизни. В моём же случае первой религией, с которой я столкнулся, было христианство. И хотя некоторые христианские идеи меня заинтриговали, они не отвечали моим интересам.

У юного Догэна были те же проблемы. Хотя буддизм предлагал много всякого ценного, он скоро понял, что есть один, вроде бы, простой вопрос, на который никто из старых буддийских мастеров не мог дать нормального ответа. Буддизм говорит, что все существа уже совершенны, у них изначально уже нечего ни отнять, ни прибавить. Но также он обязывает предпринимать множество всяких усилий, чтобы понять это. Причём разные буддистские секты предписывают разное: одни учат петь мантры, другие — медитировать, третьи требуют заучивать кучу всего из старых книг, в общем, все они требуют заниматься какой-то скучной ерундой. Зачем? Вот чего хотел понять Догэн. Если мы все уже совершенны, то зачем нам нужны все эти буддистские практики, чтобы понять это? Почему бы просто не сидеть и гонять PlayStation? Разницы-то никакой, ведь так?

Но, не смотря на все эти сомнения, Догэн был весьма воодушевлён буддизмом, так что в двенадцать лет он стал монахом. Какое-то время он учился в храме под названием Энряку, принадлежавшем секте Тэндай, эзотерической ветви буддизма со всякими мудрами и мандалами — разными странными жестами и символами, якобы имеющими магическое значение и силу. Он пробыл там три года, но так и не получил нужных ему ответов. Как-то он затусовался в храм напротив, — место называлось Миидэра (или иногда ещё его называют Ондзёдзи), — и там он услышал об учителе из Киото по имени Эйсай, который жил в храме Кенниндзи.

В то время Кенниндзи был главным японским храмом дзен-буддистской секты риндзай. Дзен был ветвью буддизма, которая решила отбросить множество надуманных ритуалов, наросших со времён смерти Будды, чтобы выйти к самым основам. Про Эйсая говорили, что он очень умён. Догэн пошёл к нему и задал свой вопрос. (Хотя, встречались ли они вообще — это тоже вопрос). Эйсай ответил: «Я не знаю ничего о буддах прошлого, настоящего или будущего. Но я знаю о кошках, и я знаю о коровах». Эта экстраординарная практичность Эйсая поразила Догэна.

А вот сейчас погоди минутку! Я знаю, ты думаешь, что оба эти парня — просто психи. Но давай взглянем ещё раз на ответ Эйсая. Это вовсе не острота в стиле Монти Пайтон. Всё, что до этого слышал Догэн, было завёрнуто в теорию и интеллектуализм. Эйсай же говорил на основе собственного опыта. Будды прошлого, настоящего и будущего — это всё теории и интеллектуальные спекуляции. Сам же Эйсай видел кошек. Они, наверняка, шныряли там повсюду, как и нынче это бывает в японских храмах. Да и коровы там тоже были наверняка. И этого ему хватало. Эйсаю были не интересны теоретические спекуляции. Его интересовала реальность как она есть.