Святой язычник - [59]

Ох, и страшно же было Мимолике даже дотронуться до склепа, а тут еще надо положить внутрь яйцо. Вдруг ненароком заденешь волшебную булаву!

На всякий случай взяв наизготовку топор с привязанным к нему огнивом, княгиня дрожащей рукой осторожно просунула яйцо в оконце избушки. Ей показалось, что внутри что-то шевельнулось. Она так и обмерла, застыв от охватившего ее ужаса. Яйцо буквально прилипло к ладони. С трудом разжав кулак, княгиня медленно вынула руку из оконца и сбивчиво, стуча зубами, как от лютого мороза, пролепетала:

– Прими от меня гостинцы… белую лебедь…

Больше она ничего сказать не успела.

– Какая лебедь? – глухо, но отчетливо донеслось из домовины. – Ты будешь мне лебедью!

Из избушки высунулась бородатая голова в шлеме и залихватски свистнула. Мимолика отчаянно метнула в нее топор с огнивом и бросилась прочь, не разбирая дороги. Все же услышала, как лязгнуло железо по железу. Попала!

Княгиня сама не помнила, как добралась до жилища Чапоноса. Достоверно известно лишь то, что примчалась она туда вся в грязи, исцарапанная и в изорванной в клочья одежде.

Во дворе горел костер. Треск поленьев немного успокоил Мимолику, и она заметила стоящего тут же колдуна. В руках он держал соломенное чучело в человеческий рост, наряженное в нарядное женское платье.

– Не получилось? – участливо спросил вещун, глядя на пламя.

Княгиня, дыша после ночного забега, как лошадь в запале, судорожно закивала.

– Сжигаем? – указал Чапонос на чучело.

– Да, – выдохнула Мимолика, будучи уверенной, что оно олицетворяет принцессу Анну.

Колдун вдруг повернул чучело к огню, и княгиня ахнула. Черные косы, раскосые глаза и ее собственный свадебный наряд! Не узнать себя было невозможно. Чапонос с размаху бросил куклу в огонь. Множество искр взметнулось ввысь, ослепив княгиню. Она рухнула как подкошенная. Свет померк в ее глазах, и Мимолика уже не видела, как догорает ее белое платье.

Из темноты вышли Анастасия и Громыхало. Последний то и дело тряс головой. Она все еще гудела от точного попадания топором. Однако сейчас всех больше волновало состояние Мимолики.

– Как бы не умерла, – обеспокоенно произнесла гречанка.

– Туда и дорога, – спокойно ответил Громыхало. – Не рой яму другому.

Он все же склонился над княгиней и приложил ладонь к шее.

– Будет жить.

– Слава богу.

– Что ты так о ней печешься? – возмутился Громыхало. – Она же принцессу хотела угробить!

– Теперь строить козни ей неповадно будет, – вместо Анастасии ответил Чапонос. – Отучили.

– Да, – согласилась Анастасия, – и Мимолика теперь не опасна, и мы грех на душу не взяли. – Она обратилась к Громыхало: – Как ты догадался?

– Да тут и ребенок сообразил бы. Куда, как не к колдуну, идти Мимолике с одеждой принцессы. А кто у нас самый могущественный колдун?

Анастасия поблагодарила Чапоноса:

– Спасибо тебе, чародей.

Тот лишь развел руками:

– Куда тут денешься? Попробуй не помоги… От Громыхало никакое колдовство не спасет.

Все трое весело рассмеялись.

– А с ней что делать? – указал дружинник на лежащую в беспамятстве Мимолику.

– Завезем домой. Пусть останется в неведении, а прошедшее покажется ей страшным сном.

– Так и быть, – согласился Громыхало, – доставлю тело по назначению и пойду порадую князя.

– А вот ни Владимиру, ни Анне ничего говорить не стоит, – остановила его Анастасия.

– Это отчего же?

– Владимир горяч в гневе и скор на расправу. Того и гляди, не сносить Мимолике головы. А принцессе и так забот хватает. Лишние тревоги ей ни к чему.

– И то верно, – снова согласился Громыхало. – Что бы я без тебя делал? Пора брать в жены. Без тебя, как без головы.

Анастасия улыбнулась и скромно промолчала.

Забота одиннадцатая. Крещение в Днепре

Христос Бог, сотворивший небо и землю!

Взгляни на новых людей этих

и дай им, Господи, познать Тебя,

истинного Бога!

Святой князь Владимир

В ту ночь и принцесса Анна не сомкнула глаз. Едва добравшись до постели, Великий князь рухнул на нее и захрапел. Какие уж тут великие дела! Раздеться не смог. И челядь, как назло, куда-то запропастилась. Это Добрыня приказал всем схорониться и, сколько бы ни звали, носа не высовывать. По древнему обычаю невеста должна сама раздеть жениха. Не спать же князю в сапогах!

Анна и не пыталась звать прислугу: стыдно. Правда, она слабо представляла, с какой стороны подойти к Владимиру. И сама-то редко раздевалась, а тут – груда мертвецки пьяной плоти. Она уже стаскивала сапоги с Владимира в Херсонесе, но одно дело снимать сапоги с трезвого и совсем другое – с мертвецки пьяного.

Помолившись, принцесса взялась за дела. Плотно пригнанные сапоги никак не хотели слезать с ног. К тому же князь то и дело брыкался и все норовил попасть Анне в пах. Не снималась и одежда, так как повернуть тяжелое тело силенок у принцессы не хватало. Поняв, что лишь напрасно теряет время, Анна решительно достала из ларца миниатюрный кинжал и в мгновение ока вспорола на князе дорогую парчу, в клочья искромсала белье из тончайшего шелка, а сапоги разрезала так, что они сами свалились с ног. Зато теперь Великий князь лежал гол как сокол. Лишь сладко посапывал и иногда, словно младенец, пускал изо рта пузыри.