Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды - [63]

Даже самый скептический ум может принять процесс богослужения с его интересной и разнообразной символикой, особенно если службы исполняются так называемыми «религиозными виртуозами», используя термин Макса Вебера, то есть такими священниками, которые обладают харизматической притягательностью.

Если служба ведется благолепно, в красивом храме, с сильным хором, то скептицизм рассудка покоряется еще и эстетическим наслаждением. Но всякий человек, задав себе прямой вопрос, верит ли он в претворение хлеба и вина в Плоть и Кровь, не может не понимать, что разум здесь бессилен и никакие эстетические особенности службы важной роли не играют. Или ты веришь и действительно приобщаешься Тайн, или не веришь, и тогда… Вариантов может быть множество, одним из которых и был путь Льва Толстого, споткнувшегося именно на этой Тайне.

Но задавал ли себе этот вопрос отец Иоанн, перед тем как стал вводить практику частого причащения, что противоречило бытовавшей церковной традиции и что Надежда Киценко называет «литургическими нововведениями» отца Иоанна?

Самое трепетное в дневнике отца Иоанна – его личный опыт приобщения Святых Тайн. Он внимательно наблюдает за тем, как причастие отражается не только на его душевном, но и физическом состоянии. Он страдал золотухой, объясняя этим свою душевную депрессию. «Вот в чем секрет моей сердечной тяжести: от физического предчувствия дурной, сырой погоды. Никогда не отчаивайся поэтому, если во время или после литургии не чувствуешь мира и радости в сердце: их не бывает часто не от моральной, а от физической, внутренней болезни… Ведь ты внутренно золотушен».

И тогда он начинает тщательно отмечать перемены в своем состоянии до и после причастия. Они оказываются поразительными. Он буквально оживает! «Силою животворящих Таин золотуха твоя с ее жгучими припадками внутри почти совершенно прошла: у тебя не бывает теперь этой жгучести ни пред какою погодою. Благодари Господа Бога…»

Много лет спустя, путешествуя с отцом Иоанном по северным рекам, художник и фотограф С.В.Животовский обратил внимание, что, едва завидев на берегу храм, батюшка отдавал приказание причалить и служил литургию. «Каждое утро наш пароход останавливался у первой встречной церкви. Отец Иоанн служил обедню, причащался Святых Таин, одаривал из своего запаса духовенство ризами и церковной утварью, и после этого мы отправлялись в дальнейший путь. И тогда он чувствовал себя бодрым и счастливым весь день».

И это тоже было самопознание, о котором он впоследствии говорил как о главной задаче своей жизни. Но о чем, собственно, шла речь? О служении Богу или о заботе о своем душевном и физическом состоянии? Ведь отец Иоанн не скрывал, что он сам нуждался в ежедневном причастии как в средстве исцеления больного организма.

Так, в 1906 году, находясь на отдыхе на даче богатого купца Поздеева в селе Устюжна Новгородской губернии, отец Иоанн ежедневно служил литургию в домовой церкви. И вот в письме к жене он с радостью сообщает: «Я здоров, благодаря ежедневному служению утрени и Литургии с Причащением Св. Таин и любезному гостеприимству моих благодетелей».

Эта простодушная непосредственность сильно отличалась от настроения большинства просвещенных людей второй половины XIX века, которые, как Толстой, видели в таинстве только символический акт. Если отец Иоанн верил, то верил буквально, а не отвлеченно. Если он в чем-то сомневался, то разрушал сомнения не логическим, а опытным путем.

«Не думайте, что вера наша не животворна для нас, пастырей; что мы лицемерно служим Богу… Нет: мы первые больше всего пользуемся милостями Божиими и знаем по опыту, что́ для нас Господь с Его Таинствами…» – писал он.

Неверно думать, что Иоанн Кронштадтский не искал истины, обладая ею изначально. Весь его дневник – это непрерывный и страстный поиск истины. Другое дело, что эти поиски «территориально» ограничены церковными стенами. Не случайно даже во время своих путешествий он продолжает непрерывно служить, останавливаясь в каждом селе, где находилась церковь. Но нужно понимать, что для подобного церковного человека «территория» Церкви представляется безграничной, включающей в себя и всё мироздание. Мир – не просто храм, но – Храм Божий.

Но и обычный храм – это не только стены, иконы, церковная утварь и даже собрание прихожан. «В храме Господь живет, как царь во дворце», – пишет отец Иоанн. Как «солнечные лучи собираются в фокусе или в стекле», так же и в храме «сосредоточивается всемогущая сила Божия, сущая и действующая во всем мире».

Найти свое настоящее место на этой «территории» – серьезная личная проблема. Поэтому, называя священника (то есть и себя тоже) ангелом, Иоанн Кронштадтский ни на секунду не забывает о своем бренном человеческом естестве и мучается вопросом самопознания ничуть не в меньшей степени, чем Толстой.

По убеждению отца Иоанна, в результате причастия внутри человека образуется храм Божий. Но тогда нужно позаботиться об этом храме, как хороший хозяин заботится о доме. Без этого мы никогда не поймем странной физиологичности дневников отца Иоанна: «Не усомнись пред причащением ночью испить слабительного, если болезнь или бессонница по причине засорения желудка того требует. Ибо