Святой конунг - [4]

И уж меньше всего она хотела, чтобы на отца была похожа Суннива. Глядя на эту девочку с черными глазами, она не могла понять, почему у людей не возникает подозрений.

Суннива уже научилась ходить и постоянно цеплялась за юбки Сигрид. Говорить она еще как следует не умела; и то, что никто не понимал, что она болтает, нисколько ее не смущало; тех же, кто изъявлял желание слушать ее, она награждала сияющей улыбкой.

Больше всех с ней возилась Хелена дочь Торберга — та, что была любовницей Грьетгарда. И когда Сигрид увидела, как та носится с ее дочерью, она позволила ей взять на себя часть забот о ребенке.

Это улучшило отношения между двумя женщинами, и их дружба укреплялась еще и оттого, что Сигрид не принуждала Хелену выйти замуж. И даже когда один из сыновей Квама, двор которого был по соседству, посватался к ней, Кальв и Сигрид сказали, что она сама примет решение. Но оба они посоветовали ей согласиться, лучшего мужа для Хелены трудно было найти, и Сигрид была разочарована, когда та ответила отказом.

На праздник святого Петра Кальв вернулся из Каупанга и привез много новостей.

Датский епископ Сигурд покинул страну. В округе было так много разговоров о святости конунга Олава, что необходимо было принять какое-то решение, но епископ Сигурд не хотел брать это на себя. И Эйнар Тамбарскьелве послал за епископом Гримкеллем в Оппланд, где тот жил после бегства короля Олава из страны.

Королеву Альфиву это не особенно обрадовало, но ей пришлось с этим смириться; она опасалась бунта.

— Так что решили признать Олава святым, — заключил Кальв.

— Епископу Гримкеллю лучше знать, — возразила Сигрид.

Она вздохнула с облегчением; она вспомнила слова епископа, сказанные им в Каупанге после смерти Эльвира: он сказал, что ей нет нужды верить в то, что король всегда поступает правильно.

— Интересно, что задумал Эйнар Брюхотряс, — немного погодя, сказала она. Но Кальв только пожал плечами.

— Он просто хотел, чтобы это дело было решенным. Говорят, что сам он уверен в святости короля.

— Насколько я знаю Эйнара Тамбарскьелве, здесь вряд ли идет речь только о смирении, — задумчиво произнесла Сигрид.

— Какая ему выгода от того, что Олава признают святым?

— Есть ли другой такой хёвдинг, который пользуется благосклонностью короля Кнута и одновременно говорит, что не имеет никакого отношения к смерти Олава Харальдссона? Если он осуществит задуманное, он сможет разжечь вражду между Альфивой и бондами. При этом не исключено, что, вопреки всему, он станет в конце концов ярлом.

— Может, ты и права, — задумчиво произнес Кальв.

В последующие дни он не был настроен мрачно. И он рассказал о том, что Олав крикнул ему перед стиклестадской битвой, когда войска уже стояли друг против друга: если Кальв попадет в его руки, он заставит его идти пешком в Рим, чтобы тот испросил у Бога прощения за то, что он сделал против своего короля. Кальв сказал, что если Олава признают святым, он отправится в это странствие, предписанное ему конунгом.

Он был так уверен в своей правоте, что начал готовиться к путешествию, и одна мысль об этом успокаивала его. Но Сигрид раздражало то, что он был так твердо уверен в святости Олава.

Однажды вечером, говоря о предстоящей поездке, Кальв сказал, что сожалеет о том, что Сигват Скальд снова уехал из страны; возможно, он мог бы помочь ему советом, поскольку бывал в Риме.

Сигрид знала, что Сигват вернулся обратно в Трондхейм после битвы при Стиклестаде; но то, что он снова уехал, ему было неизвестно. И она спросила об этом Кальва.

Кальв сказал, что многие осуждали Сигвата за то, что он не участвовал в битве. В конце концов он не смог больше оставаться в Норвегии. Говорили, что он теперь в Свейе, у королевы Астрид.

— И что же они говорили ему? — виновато спросила Сигрид.

— Что никто не поверит, будто он отправился в Рим ради спасения своей души.

— Зачем же, по их мнению, он отправился на юг?

— А-а… — протянул Кальв. — Люди считали, что ему было известно о предстоящем сражении между королем Олавом и Хаконом ярлом и что он сознательно решил увильнуть от него.

— Они говорят, что он трус?

— Не то, чтобы так прямо, но ведь Сигват был и другом Хакона ярла тоже. Некоторые считают, что он не хотел сражаться ни с ярлом, ни с королем; он хотел быть свободным, а после окончания битвы присоединиться к победителю. И я могу сказать, что если бы ему удалось увильнуть от этого, сохранив при этом расположение короля, лучшего он и придумать не мог. Но говорят, что в конце концов он обманул самого себя… — в голосе Кальва звучала насмешка.

Сигрид была вне себя от ярости. И внезапно ее гнев по поводу несправедливости людей обрушился на Кальва. Тот, из-за которого она чуть не лишилась рассудка, размышляя о своей вине, теперь весь светится самодовольством и презрительно говорит о Сигвате!

Похоже, ему доставляло удовольствие низводить Сигвата до своего собственного убожества.

— Странно то, что он не сказал никому, почему он уехал, — продолжал Кальв.

— Как ты можешь говорить такое! — воскликнула Сигрид, чувствуя, что у нее дрожат руки. — Ты ведь знаешь, что он приезжал сюда, чтобы предложить тебе вместе отправиться к королю Олаву.