Святой конунг - [3]

Энунд отправился в Эгга, чтобы поговорить со священником Йоном, и они с Сигрид расстались во дворе.

Сигрид нашла Кальва в старом зале; он сидел на почетном сидении и неподвижно смотрел в пространство. И он заметил ее только тогда, когда она заговорила.

В эту зиму Кальв был в плохом настроении и пил больше обычного. За то время, что Сигрид знала его, он не раз напивался, но в последнее время промежутки между запоями становились все короче и короче, и в это утро он был явно под хмельком.

Сигрид вздохнула.

Кальв медленно повернулся к ней, когда она назвала его по имени; казалось, он пытается собраться с мыслями.

— Как дела с мальчиком? — спросил он наконец.

— Он пришел в себя.

— Ему помогло какое-нибудь лечебное средство?

— Нет.

— Так что же тогда?

— Я не знаю. Но его мать молилась всем известным ей святым; возможно, кто-то из них помог ему.

— И она называла короля Олава… — не спрашивая, а утверждая, произнес он. И когда Сигрид кивнула, он тяжело откинулся на спинку стула. Она продолжала стоять, словно ожидая, что он скажет что-то, но он молчал. Она стала перебирать свои ключи.

— Будь разумным, Кальв! — вырвалось у нее наконец, и в голосе ее не звучало раздражения. — Ты сам мучаешь себя, выискивая признаки святости короля! Он не станет более святым оттого, что жена хюсмана из Стейнкьера упомянула его имя вместе с другими святыми!

— Он был святым, — угрюмо произнес Кальв, — Бог давал нам это понять своими знамениями.

— Мне кажется, это должен решать епископ. И я не слышала о том, что он принимает эту болтовню всерьез.

— Ему придется это признать, — мрачно произнес Кальв.

— Тебе следовало бы послушать священника Йона, который говорит, что каждый день приносит свои неприятности, — сказала Сигрид, — и к тому же я не понимаю, как ты мог поверить, что король был святым, после всего того, что ты знал о нем.

— Не важно, что он делал раньше! — сказал Кальв, внезапно вскакивая с места. — Я сам видел, что он умер смертью святого!

Сигрид не ответила. Кальв закрыл руками лицо.

— Я убил святого, — тихо сказал он.

— Короля убил не ты.

— Я вел к победе бондов.

— Ты сам знаешь, что выбора у тебя не было. Ты сделал все, чтобы заключить мир с Олавом.

— Если бы я не подзадоривал перед битвой войско бондов, никакого сражения не состоялось бы.

— У тебя были все основания для гнева. И после того, что произошло, никому бы в голову не пришло ожидать от тебя, что ты сдашься на милость королю.

Он ничего больше не сказал. Некоторое время она стояла и смотрела на него, потом ушла. Они не в первый раз уже говорили об этом, и она давно уже поняла, насколько бесполезно перечить ему.

Тоска стала овладевать им по мере того, как усиливались слухи о святости конунга Олава. И Кальв, всегда бывший твердым в своей христианской вере, начал размышлять. Но он размышлял не так, как это делал Эльвир, он не пытался разобраться в трудностях; он просто увязал в них все больше и больше.

Сигрид не раз пыталась помочь ему, настраивая его на то, что она называла здравомыслием. Она чувствовала, что должна вырвать его из когтей тоски; она понимала, что отчасти виновата в том, что произошло в Стиклестаде. Она считала, что Кальв тоже понимает это. Но он никогда об этом не говорил; даже когда бывал пьян, он ни единым словом не обмолвился о том, что имеет что-то против нее.

Сигрид понимала, что ей следует быть благодарной за его великодушие, но что-то в ней противилось этому. Почему он напрямик не высказывает свое мнение и тем самым мучает ее? Ей казалось, что она в долгу у него, и временами ей казалось, что для нее было бы облегчением, если бы он был жесток с ней.

Теперь ей странно было вспоминать прошедшее лето, когда она была так уверена в том, что отношения между ними станут лучше. Она больше уже не хотела, чтобы Кальв был таким, как Эльвир, достаточно было того, что он был самим собой. И ей хотелось быть приветливой с ним.

Но все ее благие намерения оказались напрасными. После того, как Кальвом овладела тоска, ее приветливость потеряла всякий смысл: он просто не замечал ее. Ее попытки утешить его и помочь были подобны зерну, брошенному в море.

Он не обращал внимания на то, что она говорит и что делает; в конце концов ею овладели горечь и разочарование. И его дразнящее великодушие было солью на рану. И только мысль о священнике Энунде и причастии удерживали ее от того, чтобы горечь и неприязнь овладели ею целиком.

Начало лета было дождливым, и погода не обещала никаких перемен. Но все надеялись, что погода вот-вот переменится и убеждали друг друга, что иначе и быть не может.

Кальв отправился в Каупанг; ему нужно было поговорить с королем Свейном. Сигрид осталась хозяйничать в Эгга, и ей во многом помогал Харальд, один из сыновей Гутторма Харальдссона. После смерти отца к нему перешло управление хозяйством, хотя у него и не было той власти, которой обладал Гутторм.

Сигрид проводила много времени с Трондом и Суннивой; она занималась ими куда больше, чем остальными своими детьми. Когда Грьетгард и Турир стали взрослыми, она частенько просто не узнавала их, и на этот раз решила, что такого больше не будет. Она находила время, чтобы разговаривать и играть с детьми; она не прогоняла их от себя, когда была занята. Тронду Эльвирссону было теперь десять лет, и он стал светловолосым, смышленым мальчиком, вникавшим во все, что окружало его. Он быстро приходил в ярость и сжимал кулаки, но так же быстро успокаивался, и у него было много друзей. Старики, знавшие Эльвира еще ребенком, говорили, что Тронд похож на него. Но Сигрид казалось, что сходство между ними не такое разительное, как между Эльвиром и Грьетгардом.